— Дети, — сказал отец, — нам на Стенькины Дубы…
— На кордон?
— Да.
— У вас, поди-ка, билет ягоды собирать? — спросил мальчуган.
— Нет. Мы к Сергею Павловичу. Мы родные ему…
— А-а-а! — Мальчуган с любопытством осмотрел Павлика и его отца.
— А хотите, мы доведем? — спросила девочка, отряхивая платье. — Мы тоже на кордоне живем… А через стенку — дед Серега. Когда кашляет — у нас слыхать. И у нас еще дырка в стене — все, как есть, видать…
Мальчик дернул сестренку за платье, она оглянулась на него и, зажав ладошкой рот, фыркнула.
— Ну что ж, дети, проводите, — попросил Иван Сергеевич. — А то я, пожалуй, и позабыл дорогу.
Белоголовый мальчишка с уважением потрогал блестящие углы и замки чемодана и побежал куда-то в сторону от дороги. Через несколько секунд вернулся с палкой.
— Одному несподручно, — серьезно, совсем по-взрослому сказал он Ивану Сергеевичу. — Я знаю.
Продели палку в ручку чемодана и понесли: Иван Сергеевич с одной стороны, детишки — с другой. Новые знакомцы шли, сопели и с любопытством поглядывали на Павлика — он шел крайним и в одной руке нес скрипичный футляр.
— А это чего у тебя? — спросила девочка.
От нее пахнуло на Павлика луком и цветами — цветами, наверно, от венка.
— Скрипка, — сказал он.
— Скрипка? — Синие глаза девочки стали большие, круглые. Она вопросительно оглянулась на брата.
— Ну, это… балалайка такая, — пояснил тот.
— И совсем не балалайка, — обиделся за скрипку Павлик. — Балалайка — это… совершенно не похоже.
— Ну, это же для музыки?
— Для музыки.
— А я чего же и говорю? — обрадовался мальчишка. И повернулся к сестре: — Еще жид Янкель, которого прошлый год убили, на свадьбах играл, я в Подлесном видел. Возьмет этакую штуковину, ну вроде прутик ореховый, и — туда-сюда из стороны в сторону смычет им. А скрипка от этого плачет и плачет, все равно как ветер в трубе…
Некоторое время шагали молча. Девочка шла чуть впереди и сбоку, ее голые желтые пятки мелькали в траве.
— А вы давно здесь живете? — спросил Павлик.
— Всегда живем, — ответил мальчишка. А девочка даже удивилась:
— А то где же еще нам жить? Тут и огород, и поле, и кордон.
— А лес большой?
— Лес-то? А ему в ту вон сторону, — девочка махнула ручонкой на восток, — ни конца ни краю нету. — Куда ни пойди — везде лес. И вот ежели даже за Подлесное — там снова, сказывают, лес. И за Волгу ежели — прям далеко-далеко, — тоже лес. А чему же и быть? Ну, поле ежели, а за полем-то чего? Сызнова лес. Лес — он по всей земле, — убежденно закончила она, и в голосе ее звучала гордость.
— А не скучно здесь?
— Здесь-то? — засмеялась девочка, и глаза ее заблестели. — Да какая же может быть скукота, ежели лес? Тут тебе и ягода всякая: и ежевика, и малина, и клубника, и черемуха. А как осень — рябина, шиповник, брусника. И грибы пойдут — всякие-всякие. На березниковых вырубах белые, их еще боровиками кличут. А у нас тут рыжики, маслята, моховики, грузди — да, матушка-владычица, столько и слов ни в одном роте нету, сколько грибов. И цветы всякие — ну какие только захочешь, самые королевинские, самые царские. А как зима — все снегом усыпано. Деда Серега нам лыжи понаделал, мы их наденем и опять — в лес…
— Какие лыжи? — спросил Павлик.
— Неужели не знаешь? — засмеялась девочка. Смех у нее был чистый и радостный, и глаза смотрели с доверием и интересом. Когда смеялась, маленький облупившийся носик смешно морщился и веснушки на нем шевелились, как живые. — Да это же досточки такие, и носики у них загнутые. На ноги привяжешь — и пошел по снегу. И не вязнешь. А на снегу — следы, всякие-всякие. Вот и глядишь: тут зайчишка пробежал, в осинник, должно, пошел косой кору грызть, самая ему после капусты еда. А тут сорока ходила — прыг, прыг. А тут кто-то на санях проехал, и сзади жеребеночек бежал, копытца махонькие, некованые — топ-топ-топ… -
Девчушка болтала без умолку, пока не подошли к самому кордону. Это был большой, на две половины, шатровый дом, окнами на дорогу; по сторонам — заборы, сараи. А за домом — высокая-высокая, прозрачная и с лесенками до самого верха вышка.
— А это зачем? — спросил Павлик.
— Как зачем? — удивилась девочка. — А ежели огонь вдруг объявится?… Костер ежели какой дурак не затоптал али цигарку кинул, ну и пошло — летом-то! Ух ты, как горит-полыхает! Дым-дым-дым… — в нем закружиться очень даже просто. А дедка Серега, а то наш тятька на вышку скочат, выше всякого дыма, и глядят, в каком это квадрате дерева гибнут. — Девочка помолчала и тихонько добавила: — Дерева-то, они ведь тоже живые… им больно… только, что они кричать не выучились. Ага?