- Ыыыы-ааааааа-ааааа, - взревел обезумевший хор обреченных голосов.
- Виктор! - вырвалось у приговоренной на смерть девушки. Почему-то не “Мама” и не “Боже”, как это бывает у большинства людей, в случае опасности и угрозы смерти. А Виктор - сильный, умный, способный спасти ее. Глаза мгновенно наполнились слезами разочарования, горечи и безысходности.
Вдруг резкий удар прекратил это наваждение. Вязкая, плотная темнота окутала, теряющую рассудок, Лизу. На какое-то время она потеряла ход времени. Не было ни звуков, ни запахов, ни мыслей - только темнота. Всепоглощающая, засасывающая, как ночной кошмар. Сознание, после оглушающего шока, начало приходить постепенно. Сначала послышался, где-то вдалеке, треск костра, потом добавился аромат готовящейся пищи. Лиза представила себе костер в лесу, в кругу друзей. Румяные шашлыки на шампурах. Интересные разговоры и дружный смех. Кажется, она слышала голос Виктора. Но почему-то не могла разглядеть его. Ей показалось, что кто-то пробирается к ней через бурелом, разгребая преграды. Может это Виктор?! Она замерла в ожидании желанной, долгожданной встречи. Вдруг лист обшивки, придавивший ее к земле, подался вверх и она заморгала, привыкая к яркому свету. В нос ударила невыносимая вонь горелой плоти и пластика. Отбросив обшивку в сторону, перед ней стоял Антон Андреевич. Он ей больше не казался милым дедушкой. Она с ужасом смотрела ему в лицо, пытаясь понять мотив происшедшего.
- Ты еще жива?! - удивленно оскалился старик, протянув руку к “Уроборосу" на груди девушки.
По ту сторону
Антон Андреевич, уставясь виновато в окно, стоял на мягком ковре посреди кабинета пентхауса, в жилом комплексе “Александрийский маяк”. За окном, до самого горизонта, сверкало, солнечными бликами, голубое Черное море. Он был не один. Помимо Антона Андреевича, в комнате находились еще пятеро. За огромным столом из беленого дуба восседал недовольный человек, периодически заглядывающий в планшет. Остальные же, кто где, не спускали глаз со старика, в ожидании чего-то.
- Что ты наделал, Антоша? - Отай, исподлобья, посмотрел на старика.
- Антон Андреевич, - прибитым тихим голоском, поправил старик.
- Нет. Антоша! До Антона Андреевича, ты мозгами не дорос, - Отай вышел из-за стола. Невысокий человек. Небритый дня два, в выцветшей серой футболке,черных висящих штанах и джинсовых кедах на босую ногу, в сравнении с выхолощенным Антоном Андреевичем, одетым в деловом, строгом стиле, Отай выглядел, как спившийся работяга или бомж. Единственное, что выдавало в нем человека непростого - это острый, волевой взгляд, от которого мурашки начинали хаотично бегать по всему телу. Ну а у подчиненных этот взгляд вызывал ступор, как у кролика перед удавом, - Ты зачем столько народу загубил, подлец?
- Некогда было думать, - заторопился Антон Андреевич, - у этой дуры был Уроборос. Африканский.
Отай отошел к окну. Внизу кипела жизнь - пляжи, забитые туристами. Стайки яхт, рассекающие морскую гладь. Бесполезная суета - как набить живот, сделать селфи напротив какого-нибудь куста или макдональдса и трахнуть кого-нибудь. Он немного постоял, задумавшись о том, что такие-же простые люди с простыми ценностями и потребностями, летели в том злополучном самолете. Потом, обернувшись к старику, спросил: - Какой дуры? Выжившей?
- ...да, - чуть помедлив, ответил Антон Андреевич, - эта сопливая малолетка даже не знала, что у нее на груди болтается.
- Не знает, - задумчиво произнес Отай.
- Что? - переспросил, не понимая, старик.
- Не знает, - повторил Отай, - не знает, ты старый дебил. Она жива! - прошипел разъяренный зверь. Он резко подошел к Антону Андреевичу, ухватил его за волосы и приблизил к своему лицу, - Она должна была, возможно, умереть, а остальные жить. Старый маразматик! Где медальон?!
Антон Андреевич мгновенно перевоплотился из респектабельного делового ученого в забитого хорька. На полусогнутых ногах, с неестественно задраной, набок, головой, старик выглядел жалко. Среди присутствующих пробежала дрожь. Каждый представил себя на месте несчастного. Сразу захотелось покинуть кабинет - быть подальше от этого опасного человека. Антон Андреевич не мог вымолвить ни слова от охватившего его ужаса. Он только раскрывал рот, как рыба, но оттуда не вылетало ни звука.