Я открыл глаза. Солнце только выглянуло из-за горизонта, но было уже светло. На стременах седла скопились крупные капли росы. Галька тоже казалась словно бы обрызганной водой. Климат здесь очень влажный, воздух буквально насыщен водой, которая по ночам конденсируется на любых более холодных предметах.
Оба вахтенных матроса, судя по говору, венецианцы. Один темно-русый, другой черноволосый. У первого волосы до плеч, у второго подстрижены под горшок, до ушей. Бороды и усы короткие. Оба в камизах — нижних туниках из беленой шерстяной ткани с длинными узкими рукавами, поверх которых принято надевать более нарядную котту с короткими широкими рукавами или без них. Впрочем, в жарком климате это правило соблюдали только богатые и только потому, чтобы их случайно не приняли за голодранцев. Оба босые, причем ступни почти черного цвета и потресканные.
Я поздоровался с ними на том варианте вульгарной латыни, который станет венецианским диалектом. Припомнился мне сразу, когда услышал их разговор. Матросы ответили дружно.
— Ты кто и как здесь оказался? — спросил черноволосый.
— Английский рыцарь. Плыл на когге сюда. Вчера попали в шторм. Меня укачало, заснул, а когда проснулся, судно уже наполовину затонуло. Куда делся экипаж и большая лодка, не знаю. Я успел перенести свои вещи в маленькую лодку, которая была привязана в носовой части перед трюмом, и сесть в нее. Вода подняла нас и отнесла от тонущего когга. Я увидел огни на берегу и погреб на них. Пока добрался, вымотался чертовски, — рассказал я уже традиционную байку и сам спросил: — Экипаж и остальные пассажиры не приплывали сюда?
У меня была мечта, чтобы со мной в следующей эпохе оказался кто-нибудь из членов экипажа. Вот забавно было бы понаблюдать за ним!
— Не видели никого, — ответил темно-русый. — Может, они южнее пристали к берегу.
— Как вы думаете, за сколько можно продать эту лодку? — задал я следующий вопрос.
— Кто его знает. Может, десять денье, может, двадцать, может, тридцать, — ответил черноволосый. — Как сторгуешься.
— Позови сапрокомито (капитан галеры), предложу ему, — попросил я.
Матрос пожал плечами, что выражало огромное сомнение, что мой товар заинтересует такого важного человека.
Сапрокомито Антонио Зиани, нарисовавшийся на полубаке, хотел казаться очень важным, судя по черной конической шапке с прикрепленным спереди львом из желтого металла, скорее всего, надраенной бронзы, и красной шерстяной котте с широкими рукавами длиной до локтя, подпоясанной коричневым кожаным ремнем с застежкой из такого же металла, на котором висел слева кошель из тонкой кожи желтовато-коричневого цвета, украшенный разноцветной вышивкой в виде галер с поднятыми над водой веслами. При этом был бос, хотя ноги не такие темные, как у матросов. Видимо, на берег сходит обутым. Ему немного за тридцать, невысок, плотно сложен, темно-рус и круглолиц, однако нос орлиный. Загорелое лицо было выбрито дня два назад. Руки холеные, узкие, с тонкими пальцами, как у женщины. На левой золотой перстень-печатка на указательном пальце, а на правой на указательном, среднем и безымянном по серебряному с янтарем разного размера.
— Сапрокомито. купи у меня лодку за пятнадцать денье. Это половина ее цены, дешевле не найдешь, — предложил я.
— Мне не нужна твоя лодка, своих хватает, — отказался он.
— Перепродашь кому-нибудь с выгодой, — подсказал я.
— С ней будет больше возни, чем навара, — отказался он.
— Зря! — искренне молвил я. — Если откажешься от такой выгодной сделки, удача решит, что ты заелся, и отправится к голодному.
Антонио Зиани ухмыльнулся и сделал вывод:
— Для рыцаря ты слишком хитрый, хорошо торгуешься!
— В юности отец отдал меня на лето в ученики купцу. Я четвертый сын, а у него был всего один манор. Отец решил, если не наберет деньги мне на доспехи, оружие и боевого коня, то поможет стать купцом. На следующий год он захватил хорошую добычу и снарядил меня, пусть и скромно. Так я стал рыцарем, но приобретенные в то лето знания остались со мной, — выдал я прочитанную в романе версию.
— Хорошо, я куплю твою лодку за десять денье, — решил венецианец.
— И выделишь матроса, чтобы помог донести мои вещи до постоялого двора, — добавил я.
— Договорились, — согласился Антонио Зиани.
Акра многолюдна. По толчее на улицах, грязи и вони напоминает Рим в моей предыдущей эпохе. Рядом с портом находится венецианский квартал с собственной церковью святого Марка. Есть еще западнее генуэзский и юго-западнее пизанский. Кто больше помог крестоносцам, тот и получил лучшее место. Постоялый двор уже смутно напоминает гостиницу. Это двухэтажное каменное здание, образующее закрытый и затененный, прямоугольный двор, небольшой, арбы на три. Вход по тоннелю в одном из коротких крыльев. Крыша из красновато-коричневой черепицы, односкатная, наклоненная внутрь, чтобы дождевая вода стекала в подземную емкость для сбора ее. Вдоль второго этажа идет широкая деревянная галерея на каменных столбах. Слева от ворот на первом этаже конюшня на пару десятков стойл и сортир, а над ними сеновал. Справа — двухэтажный склад. Дальше в боковых крыльях на обоих этажах комнаты для жильцов, а во второй короткой напротив ворот — кухня и столовая на первом этаже и жилье хозяев на втором. Принадлежит постоялый двор степенному венецианцу Джованни Леоне лет тридцати шести от роду, бровастому брюнету, у которого нос выпирает вперед чуть меньше, чем пузо, туго обтянутое белой застиранной камизой. Жена Анна, невысокая жопастая смазливая похотливая кареглазая брюнетка, лет на восемь моложе, тоже пузатая, потому что беременная. У них шестеро детей, причем половина блондины. Видимо, горожане помогают Джованни управиться с женой.