Во двор зашли те самые три рыцаря, что разговаривали со мной перед уходом от стен Александрии.
— К сарацинам подошла пехота. Много пехоты, — доложил хромой рыцарь, которого, как я выяснил, звали Бертран де Ванс. — Что будем делать?
Он из Прованса. Младший сын, которому ничего не светило и до сих пор не светит. На Ближнем Востоке с молодости. Нанимался к разным богатым сеньорам, но, кроме хромоты, ничего не выслужил. В последнее время жил в пригороде Акры с ассирийкой-христианкой. У них четверо детей, двое из которых мальчики. У пацанов тоже никаких перспектив, даже если бы отец наскреб на доспехи, оружие и коней или отдал свои. Последний вариант, скорее всего, в ближайшее время станет неактуальным.
— Можно попробовать договориться с Саладином. Говорят, он высоко ценит рыцарей, — высказал я одну из пришедших в голову идей.
— Сдаться в плен? — задал он уточняющий вопрос.
— Не обязательно. Можно попробовать выторговать свободу в обмен на службу с условием, что воевать будем только против мусульман, — предложил я. — Хорошие воины везде в цене.
— Думаешь, согласятся? — с сомнением произнес Бертран де Ванс.
— Не уверен, но других вариантов у меня нет. Если есть у вас, говорите, — сказал я.
— У нас тоже нет, поэтому и пришли к тебе, — признался он. — Кого пошлем договариваться? Среди нас нет никого, кто знает их язык, только самые простые фразы, а этого не хватит. Разве что среди них найдется владеющий нашим.
— Я хорошо говорю на арабском, тюркском, египетском, греческом и фарси. У меня способности к языкам, — сообщил я и вспомнил свою школьную учительницу английского, которая была уверена, что у меня лингвистический кретинизм. — Подождем, когда сварятся куры, поедим, и поеду договариваться.
Моя спокойная уверенность подействовала на собеседников. Появился шанс выпутаться из сложнейшей ситуации — и они сразу расслабились. Двое ушли рассказать остальным, что собираемся сделать, а Бертран де Ванс остался.
Присев рядом и взяв вяленого лаврака из корзины, стоявшей у моих ног, он поинтересовался:
— Ты давно в этих краях?
— Четвертый год, но раньше служил у греков. Командовал аллагионом из пятидесяти гиппотоксотов, конных лучников, — соврал я.
Такого определения, как Византийская империя, пока нет. Называют себя Римской империей. В Западной Европе есть еще одна Римская империя, которую в будущем ученые оттуда скромно назовут Священной. Обе считают друг друга самозванцами, не римлянами, а обнаглевшими франками или греками. Поэтому восточные называют западную Германской империей, а те оппонентов — Греческой.
— Почему ушел? — продолжил рыцарь опрос.
— Не платили и почти всю добычу забирали, — ответил я.
— Мне многие говорили, что греки жадные, поэтому в свое время отказался служить у них, — сообщил мой собеседник.
— Жадные не ко всем. Если наладишь отношения с командующим, быстро разбогатеешь, но у меня так не получается, — поделился я.
— У меня тоже, — тяжело вздохнув, признался Бертран де Ванс.
Мог бы не говорить. Если бы умел лизать задницы начальству, здесь бы не оказался. С другой стороны это значит, что на него можно положиться.
Свежая курятина — это именно то, чего нам не хватало в последние дни. Бывшая их хозяйка наблюдала со стороны, как мы поглощаем вареное мясо с лепешками, испеченными утром, провожая взглядом каждый кусок, из-за чего напоминала комнатную собаку, которая ждет, когда ей кинут хоть какую-нибудь косточку. Наевшись от пуза, я упаковал свои вещи, проинструктировал Чори, зарядил в одежду и обувь пару стальных спиц, короткое узкое острое лезвие ножа и длинный тонкий шелковый шнур на тот случай, если Саладин окажется не таким, как ожидаю. Из оружия не взял ничего и отправился на верховом коне.
— Передай всем, чтобы до моего возвращения не выходили за пределы деревни и сарацин не впускали, чтобы они ни говорили или ни обещали. Если пойдут на штурм, значит, я не договорился. Тогда решайте сами, что делать, — сказал я Бертрану де Вансу.
— Уже решали. Рабами становиться не собираемся, будем биться до последнего, — проинформировал он.