Одиннадцатого апреля, когда армия под его командованием уже следовала вдоль реки Оронт, случилось полное солнечное затмение. Стало темно, как ночью. На небе были видны звезды. Люди и животные выли от ужаса. В прямом смысле слова. На улицах горожане стояли на коленях и, устремив взгляд в темное небо, издавали жуткие звуки, чередуя их с молитвами, просьбами простить их грехи. На меня, не реагирующего должным образом на это явление, смотрели, как на исчадие ада.
— Это луна закрыла солнце. Скоро опять будет светло, — сказал я, но никто не слушал.
После того, как затмение закончилось, все дружно объявили, что бог услышал их молитвы и простил грехи в очередной раз, а на меня затаили обиду. Сразу появилась версия, что это к большой беде из-за нечестивых франков. Поскольку предстояло сражение двух мусульманских армий, предзнаменование обязательно сбудется для одной из них.
Встретились они двадцать первого апреля километрах в сорока южнее Халеба. Как это сейчас не редкость, передовые отряды неожиданно наткнулись друг на друга. Наши поили лошадей у так называемых Тюркских колодцев, когда туда же и с той же целью прискакали враги. При этом мосульцы приняли наших за воинов из Халеба, которые спешат на соединение с ними. Как только поняли, что ошиблись, сразу умчались на восток, а наши рванули на юг, к основным силам.
Вражеская армия расположилась на склоне Султанского холма, а на вершине него стоял темно-коричневый шатер Салеха ад-Дина. Рядом был вкопан высокий шест, на котором развевался туг — боевое красное прямоугольное знамя, прикрепленное длинной стороной. Свое название возвышенность получила в честь султана тюрок-сельджуков Мухаммада алп-Арслана бин Дауда, который устроил на ней свою ставку, когда осаждал Халеб. Видимо, мосульский эмир решил, что холм и ему принесет удачу. У меня на этот счет было противоположное мнение.
— Поговори с дядей, — обратился я к Таки ад-Дину. — Хочу ночью заехать в тыл вражеской армии и, когда начнется сражение, ударить по ставке Салеха ад-Дина. Бей в голову, а остальное само развалится.
— Сейчас схожу к нему, — пообещал эмир.
Вернулся он примерно через час и очень довольный:
— Дядя согласен, но при условии, что с тобой поедет и мой конный отряд.
Из Хамы Таки ад-Дин привел около пятисот всадников, в основном конных лучников. У тюрок плохо приживаются катафракты (тяжелая конница). Может быть, еще и потому, что неоднократно били их, как византийских, так и западноевропейских. К тому же, у легкого кавалериста больше шансов удрать от преследования, если сражение будет проиграно. Очень важный плюс для беспринципного воина.
Выдвинулись мы в сумерках и поехали сперва по дороге, ведущей в Хаму. В этих краях хватает сторонников нашего врага. Пусть думают, что мы возвращаемся домой. Когда стемнело, повернули на восток. Луна, начавшая стареть, светила ярко. Мы объезжали по дуге населенные пункты. Несмотря на строгий приказ не болтать, воины постоянно переговаривались. Им, что азиатам, что европейцам, привыкшим по ночам сидеть дома или хотя бы у костра возле шалаша, палатки, страшно шляться в потемках, вот и страдают словесным поносом.
Таки ад-Дин, который тулится ко мне, боится отъехать дальше, чем на три лошадиных шага, делится воспоминаниями:
— Дед рассказывал, что раньше наши воины могли скакать день и ночь, преодолевая за сутки тридцать фарсахов (около ста восьмидесяти километров). Ели и спали, не слезая с лошади.
Я не признаюсь, что делал то же самое. Не хочу, чтобы считал вруном.
Ориентируясь по звездам, потихоньку подворачиваю на север. Места здесь пустынные. Кфары (деревни) встречаются редко и располагаются возле источников или колодцев. Обычно состоят из пары десятков домов. В них живет род пастухов, у которых общая отара овец или коз. Пасут пешком. Лошадей, верблюдов или ослов могут позволить себе только богачи по местным меркам. В каждой несколько пастушьих собак, которые начинают облаивать нас за пару километров. Местность здесь хоть и холмистая, но деревья и кусты встречаются редко, поэтому звуки разносятся далеко.
Выехав примерно на линию, на которой находится Султанский холм с лагерем вражьей армии, остановились во впадине. Я разрешил расседлать, стреножить и отпустить лошадей. Глядишь, найдут сухую траву. Воинам, кроме караула, приказал спать. Утром они должны быть свежими, бодрыми. Сам лег на попону, подложив под голову седло, от которого сильно воняло конем. Когда еду на нем, не замечаю этот запах, а как слезу, отойду подальше, сразу шибает в ноздри. Рядом лег Таки ад-Дин. Ему не спится. Скорее всего, это самое романтическое путешествие в его жизни. В старости будет рассказывать внукам, как когда-то дед ему, а те будут удивленно ахать, как когда-то он сам.