– Ты похудела, – пояснила она. – Выглядишь усталой. Не такая ухоженная, как раньше. Ты всегда была опрятно одета, причесана и вся была олицетворением порядка и сдержанности. Теперь же, – она посмотрела на меня, и мне вдруг стало неудобно от осознания того, что у меня на шее синяк, – ты выглядишь немного как бы… поношенной. Больной.
– Я совсем не сдержанная, – в вызовом бросила я. – И не думаю, что когда-нибудь такой была. А вот ты, напротив, выглядишь великолепно.
Полин улыбнулась, засветившись едва прикрытым удовлетворением.
– Это беременность, – промурлыкала она. – Тебе следует когда-нибудь попробовать.
Когда я вернулась после кино, Адама дома не было. Примерно в полночь я перестала его ждать и забралась в постель. Я бодрствовала до часа ночи, читая, прислушиваясь, не застучат ли его каблуки по лестнице. Затем забылась в беспокойном сне, временами просыпаясь, чтобы взглянуть на светящиеся стрелки будильника. Он вернулся домой только в три часа. Я слышала, как он сбросил с себя одежду и встал под душ. Я не собиралась расспрашивать его о том, где он был. Он забрался в постель и прижался ко мне сзади, теплый, чистый, пахнущий мылом. Положил руки мне на грудь и поцеловал в шею. Зачем людям принимать душ в три часа ночи?
– Где ты был? – спросила я.
– Проветривал наши отношения, конечно.
Я отменила обед с друзьями. Купила всю еду и выпивку, но потом, в конце концов, не смогла справиться с этим. В ту субботу утром я вошла в квартиру с покупками; Адам сидел на кухне и пил пиво. Он вскочил и помог мне разобрать сумки. Он снял с меня пальто и растер мне пальцы, которые онемели от тяжести пакетов, которые я несла от супермаркета. Он заставил меня сесть, пока сам укладывал в маленький холодильник готовую зажаренную курицу и разные сыры. Потом сделал мне чай, снял с меня туфли и помассировал ступни. Он обнял меня, словно боготворя, поцеловал мне волосы, а потом едва слышно спросил:
– Ты уезжала из Лондона на позапрошлой неделе, Элис?
– Нет, а что? – Я была слишком напугана, чтобы мыслить трезво. Сердце встревоженно билось, и я была уверена, что он скорее всего чувствует это сквозь мою хлопчатобумажную блузку.
– Совсем? – Он поцеловал меня в щеку.
– Я работала всю неделю, ты же знаешь.
Ему что-то известно. Мой мозг лихорадочно работал.
– Конечно, знаю. – Его руки соскользнули вниз и остановились под ягодицами. Он очень крепко прижал меня к себе и снова поцеловал.
– Я как-то ездила на совещание в Майда-Вэйл, а больше никуда.
– И какой это был день?
– Не вспомню. – Может, он звонил в тот день в офис? Видимо, так и есть. Но почему он спрашивает меня об этом сейчас? – Кажется, среда. Да.
– Среда. Вот совпадение.
– Что ты имеешь в виду?
– У тебя сегодня такая шелковистая кожа… – Он по очереди поцеловал мои веки, потом принялся медленно расстегивать мне блузку. Я стояла совершенно неподвижно, когда он снял ее с меня. Что он узнал? Он расстегнул бюстгальтер и снял его тоже.
– Осторожно, Адам, занавески открыты. Кто-нибудь может нас увидеть.
– Не имеет значения. Сними с меня рубашку. Вот так. Теперь ремень. Вынь ремень из джинсов.
Я послушалась.
– Теперь поройся у меня в кармане. Давай, Элис. Нет, не в этом кармане, в другом.
– Тут ничего нет.
– Нет, есть. Просто оно маленькое.
Мои пальцы нащупали смятый клочок бумаги. Я вытащила его.
– Вот, Элис. Билет на поезд.
– Да.
– На прошлую среду.
– Да. И что из этого? – Где он его нашел? Должно быть, я забыла его в пальто, в сумочке или где-нибудь еще.
– В тот день, когда тебя не было офисе и ты была… где, ты сказала?
– В Майда-Вэйл.
– Да, Майда-Вэйл. – Он начал расстегивать мне джинсы. – Хотя билет до Глочестера.
– Что это все значит, Адам?
– Это ты мне скажи.
– Какое отношение ко всему этому имеет билет на поезд?
– Ну-ка вылезай из джинсов. Он был в кармане твоего пальто.
– С чего это ты шаришь у меня по карманам?
– С чего это ты, Элис, отправилась в Глочестер?
– Не будь глупцом, Адам, я вовсе не ездила в Глочестер. – Мне и в голову не приходило рассказать ему правду. По крайней мере у меня еще сохранилась толика чувства самосохранения.
– Сними трусики.
– Нет. Прекрати.
– Интересно, почему Глочестер?
– Я не была там, Адам. Майк ездил туда несколько дней назад – может, даже в среду – присмотреть помещение под склад. Скорее всего это его билет. Но какое это может иметь значение?
– Почему тогда он оказался у тебя в кармане?
– Черт его знает. Давай, если не веришь мне, позвони и спроси у него. Ну же! Я продиктую номер.
Я вызывающе взглянула на него. Я знала, что Майк уехал на уик-энд из города.
– Тогда давай забудем о Майке и Глочестере, хорошо?
– Я уже забыла, – сказала я.
Он толкнул меня на пол и встал надо мной на колени. Казалось, он вот-вот заплачет, и я протянула ему руки. Когда он ударил меня ремнем и пряжка впилась в мое тело, мне даже почти не было больно. То же и во второй раз. Не та ли это спираль, о которой предупреждала врач?
– Я так тебя люблю, Элис, – простонал он. – Ты не представляешь, как сильно я тебя люблю. Не подведи меня когда-нибудь. Я не смогу этого перенести.
Я отложила обед, сказав всем, что простудилась. Я и впрямь чувствовала себя настолько изможденной, что это было похоже на болезнь. Мы съели курицу, которую я принесла прямо в кровать, и рано уснули, заключив друг друга в объятия.
Глава 24
Превратившись на время в героя и знаменитость, Адам стал получать письма из-за границы, которые ему пересылались через газеты и издателей. Люди излагали ему, как излагали бы Ливингстону или Лоуренсу Аравийскому, сложные теории и обиды мелким почерком и разноцветными чернилами на десятках страниц. Были восторженные письма от молоденьких девушек, которые заставляли меня улыбаться и немного волноваться. Было письмо от вдовы Томаса Бенна, погибшего на той горе, но оно было написано по-немецки, а Адам не позаботился о том, чтобы перевести его для меня.
– Она хочет встретиться со мной, – устало сказал он, бросив письмо в общую кучу.
– Что ей надо? – спросила я.
– Поговорить, – коротко ответил он. – Услышать, что ее муж был героем.
– Ты будешь с ней встречаться?
Он покачал головой:
– Я ничем не могу ей помочь. Томми Бенн был богатым человеком, представителем своего класса, и только.
Потом были еще люди, которые горели желанием отправиться в экспедицию. И были те, кто предлагал свои проекты, идеи, мысли, фантазии или пустую болтовню. Адам игнорировал большинство из них. Раз или два его выманили на выпивку, и я сопровождала его в походах в какие-то бары в центре Лондона, где с ним беседовал то редактор одного журнала, то исследователь с горящими глазами.
Однажды ранним утром дождливого вторника раздался очередной ничего не обещающий звонок – голос с иностранным акцентом, который к тому же был плохо различим из-за плохой слышимости. Я ответила и пожалела об этом. Передала трубку через кровать Адаму, который говорил открыто грубо. Но звонивший настаивал, и Адам согласился с ним встретиться.
– Ну и как? – спросила я, когда он как-то поздно вечером ввалился домой, открыл холодильник и достал бутылку пива.
– Даже не знаю, – сказал он, открыв бутылку по-мужски, о край стола. Он выглядел озадаченным, почти ошеломленным.
– Так в чем дело?
– Это какой-то человек из группы, которая работает на одну немецкую телекомпанию. Немного разбирается в альпинизме. Говорит, они хотят снять документальный фильм об альпинизме. Предлагают, чтобы я возглавил группу. В любое удобное время, в любой точке мира, с кем захочу, чем труднее будут условия, тем лучше, финансирование они организуют.
– Звучит заманчиво. Разве это не здорово?
– Здесь какой-то обман. С этим планом, видимо, не все в порядке, но я еще не понял, что именно.