Адам отстегнул от нижней части рюкзака маленькую газовую плитку, развернул ее, зажег. Он наполнил водой из емкости помятый медный чайник и поставил на огонь. Он также вытряхнул из рюкзака два спальных мешка, расстегнул их так, что они превратились в два пуховых одеяла, и расстелил перед очагом.
— Садись, — пригласил он. Я сняла куртку и присоединилась к нему у огня. Со дна рюкзака он достал бутылку виски, затем длинную палку салями и один из тех хитрых перочинных ножей, которые могут служить отвертками, открывалками для бутылок и компасами. Я смотрела, как он нарезает салями большими кусками и укладывает на промасленную бумагу. Он свинтил с бутылки пробку и протянул ее мне.
— Класс, — сказала я.
Я отпила виски и взяла пару кусков салями. Было примерно семь часов вечера, стояла мертвая тишина. Никогда в жизни я не знала тишины, подобной этой, такой глубокой и абсолютной. За незанавешенным окном разливалась чернильная темнота, если не считать булавочных головок подмигивающих звезд. Мне захотелось пописать. Я встала и прошла к двери. Когда я открыла ее, морозный ветер буквально ударил меня, словно взрывная волна. Я закрыла дверь за собой и пошла в ночь. Меня заставило поежиться ощущение того, что мы совершенно одни — и что теперь мы всегда будем одни. Я услышала, как Адам вышел из хижины и закрыл дверь. Почувствовала его руки, обнявшие меня сзади и прижавшие к большому теплому телу.
— Ты опять замерзнешь, — сказал он.
— Не знаю, нравится ли мне все это.
— Пойдем внутрь, любовь моя.
Мы выпили еще виски и смотрели на пляску языков огня в очаге. Адам подбросил еще несколько поленьев. Теперь было довольно жарко, в маленькой комнатке чудесно Пахло сгорающими дровами. Долгое время мы молчали и не прикасались друг к другу. Когда наконец он положил руку мне на предплечье, у меня будто вспыхнула кожа. Мы разделись отдельно, наблюдая друг за другом. Голые, сели, скрестив ноги, друг против друга, и наши взгляды встретились. Я ощущала странную робость. Он поднял мою руку с новеньким золотым колечком на безымянном пальце, поднес к губам и поцеловал.
— Ты веришь мне? — спросил он.
— Да. Или: нет, нет, нет.
Он передал мне бутылку с виски, и я сделала глоток, чувствуя, как внутри растекается жидкий огонь.
— Я хочу сделать с тобой нечто, чего никто раньше никогда не делал.
Я не ответила. Мне казалось, что это какой-то сон. Кошмар. Мы целовались, но очень нежно. Он провел пальцами по моей груди, затем по животу. Я гладила его по спине. Мы очень осторожно обнимали друг друга. С одной стороны моему телу было слишком жарко от огня, с другой ощущался холод. Он сказал, чтобы я легла на спину, и я повиновалась. Должно быть, я выпила слишком много виски и съела слишком мало салями. Мне казалось, что меня подвесили над пропастью где-то в холодной-холодной тьме. Я закрыла глаза, но он повернул мою голову к себе и сказал:
— Смотри на меня.
На его лице лежали тени; я была в состоянии различать лишь отдельные части его тела. Все начиналось так нежно и лишь постепенно вылилось в жестокость; мало-помалу переросло в боль. Я вспомнила Лили и ее искромсанную спину. Внутренним взглядом я видела Адама высоко в его горах, среди ужаса и смерти. Как я очутилась здесь, в этой жуткой тишине? Почему я позволяю ему проделывать это со мной и кем стану после того, как позволю ему это? Я снова зажмурила глаза, и на этот раз он не стал требовать, чтобы я их открыла. Он положил руки мне на шею и сказал:
— Теперь не двигайся, не бойся.
Потом начал ее сдавливать. Я хотела сказать, чтобы он прекратил, но почему-то не сказала, не смогла. Я лежала на спальных мешках у огня, в темноте, а он давил меня сверху. Я сомкнула веки, руки безвольно лежали вдоль тела: это был мой ему свадебный подарок, мое доверие. Отсвет огня плясал на моем лице, мое тело корчилось под ним, словно я полностью утратила контроль над собой. Я чувствовала, как кровь с ревом циркулировала по моему телу; сердце бешено колотилось; в голове гудело. Это уже не было ни удовольствием, ни болью. Я находилась не здесь, а где-то в совсем другом мире, где исчезали все границы. О Господи. Он должен сейчас остановиться. Должен остановиться. Темнота наплывала из-за ярких линий чистого восприятия.
— Все хорошо, Элис. — Он звал меня назад. Его большие пальцы убрались с моего горла. Он наклонился и поцеловал мне шею.
Я открыла глаза. Я чувствовала себя больной, усталой, печальной и побежденной. Он посадил меня, прижал к себе. Волна тошноты отхлынула, но горло сильно болело и хотелось плакать. Еще хотелось домой. Он взял бутылку виски, сделал глоток, потом поднес ее к моим губам и стал потихоньку, как маленькой, вливать жидкость в меня. Я снова упала на спальные мешки, он укрыл меня. Я какое-то время лежала, глядя на огонь, а он сидел рядом и перебирал мои волосы. Пока Адам подкармливал огонь, я незаметно погрузилась в сон.
В какой-то момент ночью я проснулась, он лежал возле меня, теплый и сильный. Человек, от которого я теперь зависела. Огонь погас, хотя угли еще мерцали. Левая рука, которая высунулась из-под спального мешка, совсем замерзла.
Глава 17
— Нет, — сказал Адам и тяжело опустил кулак на крышку стола, отчего стаканы подпрыгнули и зазвенели. Все, кто находился в пабе, оглянулись. Адам, казалось, этого не заметил; он утратил всякое представление о том, что моя мать называла общественными приличиями. — Не желаю давать интервью никакой дерьмовой журналистке.
— Послушай, Адам, — успокаивающе начал Клаус. — Я понимаю, что ты...
— Я не хочу говорить о том, что произошло там, на склоне. Это в прошлом, кончено, этого больше нет. У меня нет никакого желания вновь проходить через это гребаное месиво даже для того, чтобы помочь тебе продать эту твою книгу. — Он повернулся ко мне: — Скажи ему.
Я пожала плечами, глядя на Клауса:
— Он не хочет этого, Клаус.
Адам взял мою руку, прижал ее к своему лицу и закрыл глаза.
— Если ты дашь всего одно, то...
— Он не хочет, Клаус, — повторила я. — Неужели ты не способен услышать, что тебе говорят?
— О'кей, о'кей. — Он поднял руки, показывая, что сдается. — Как бы там ни было, у меня для вас обоих свадебный подарок. — Он наклонился и достал из холщовой сумки у своих ног бутылку шампанского. — Я, э-э, желаю вам удачи и большого счастья. Выпейте это как-нибудь в кровати.
Я поцеловала его в щеку. Адам выдавил смешок и сел на свой стул.
— Хорошо, ты выиграл, одно интервью. — Он встал и протянул мне руку.
— Уже уходите? Дэниел сказал, что может появиться позже...
— Мы собираемся выпить в кровати это шампанское. — Я тоже встала. — Оно не может долго ждать.
Когда я на следующий день возвратилась с работы, журналистка уже была у нас. Она сидела напротив Адама, их колени почти соприкасались, а на столе стоял включенный магнитофон. У нее на коленях лежал блокнот, но она ничего не записывала. Вместо этого изучающе смотрела на Адама и кивала головой в такт его словам.
— Не обращайте на меня внимания, — сказала я, когда она начала вставать. — Налью себе чашку чаю и исчезну. Не хотите выпить? — Я сняла пальто и перчатки.
— Виски, — сказал Адам. — Это Джоанна из «Партиси-пант». А это Элис. — Он взял меня за руку и притянул к себе. — Моя жена.
— Рада познакомиться, Элис, — сказала Джоанна. — Ни в одной статье не говорится, что вы поженились.
Проницательные глаза пристально взглянули на меня из-за тяжелой оправы.
— Никто об этом не знает, — сказал Адам.
— Вы тоже занимаетесь альпинизмом? — спросила Джоанна.
Я засмеялась:
— Вовсе нет. Я не взбираюсь даже по ступеням, когда есть лифт.
— Наверное, странное ощущение, когда ждешь внизу, — продолжала она. — Тревожишься за него.
— Мне пока не приходилось ждать, — беспечно заявила я, выходя, чтобы поставить чайник. — К тому же у меня есть своя собственная жизнь, — добавила я, удивившись тому, что сейчас это стало ложью.
Я снова подумала о нашем медовом месяце длиной в один уик-энд в Лэйк-дистрикт. То, что произошло между нами в той хижине — его жестокость по отношению ко мне с моего разрешения, — все еще беспокоило меня. Я пыталась слишком много не думать об этом; это стало сумеречной зоной моего сознания. Я отдалась в его руки и в течение нескольких секунд, когда лежала под ним, думала, что он убьет меня, и все-таки не сопротивлялась. Часть меня была поражена ужасом, другая — возбуждена.