Интересно, какое место он занимает в иерархии. Я знаю только систему своей семьи, но почти ничего не понимаю в русской.
— Добро пожаловать домой, сэр.
Остальные продолжают говорить по-русски, так что предполагаю, переход на английский — для меня.
Поднимаю голову, чтобы осмотреться и прикинуть план побега, но внезапно мягкая шелковая ткань закрывает мне глаза, и мой мир погружается в темноту.
Он завязал мне глаза.
Я спотыкаюсь, когда не вижу, куда иду. У меня сжимается живот, и я тяжело вздыхаю, пытаясь удержать равновесие. Затем сильные руки обхватывают меня, и поднимают.
— Смотри под ноги, — огрызается он, когда мой живот касается его плеча. Я, конечно, ничего не вижу, но чувствую, что нахожусь высоко над землей, и это крайне неудобно.
— С завязанными глазами? Конечно, это вполне логично. Может, в следующий раз попросишь меня спеть с кляпом во рту, или...
Задыхаюсь, когда его ладонь сильно шлепает меня по заднице. Я сжимаю зубы. Он только что сделал это, и у меня такое чувство, что это не в последний раз.
— Я же просил тебя следить за языком.
Я раздвигаю ноги, потому что это единственное движение, которое могу сделать, и хочу усложнить ему задачу.
— Пять звезд за двойные стандарты в этом доме. Браво.
Жду, что это принесет еще один шлепок, но он не реагирует. Однако наш шаг ускоряется. Я чувствую порывы холодного воздуха, когда он идет быстрее, выкрикивая приказы на грубом русском языке.
Но пока мы движемся, меня что-то беспокоит. Могу только предположить, что он завязал мне глаза, потому что не хочет, чтобы я видела, где мы находимся, и не узнала, как отсюда выбраться. Он хорошо подготовился, зная о моих попытках побега в прошлом.
Боже, мне нужно это сделать. Но если он узнает...
Двери закрываются. Звуки начинают затихать, за исключением его шагов, которые становятся приглушенными. Ковер? Наблюдать вслепую — не моя сильная сторона. Какого размера это место? Кажется, мы идем уже минут пятнадцать, но, возможно, время замедляется, когда твое сердце бьется миллион раз в минуту.
Наконец, шаги замедляются. Мое тело смещается, когда он поправляет меня у себя на плече. Слышится звук открывающегося замка, но звука ключа нет, так что, вероятно, замок цифровой или что-то подобное. Дверь открывается. Я остаюсь неподвижной на его плече, надеясь, что если мы наконец-то пришли к месту назначения, то теперь смогу спуститься и осмотреться.
— Я сказал тебе не убегать, Харпер. А ты решила ослушаться меня с самого начала. Ты еще не моя жена, но уже в моей власти, так что тебе пора понять, что за твои действия есть последствия.
Мои щеки пылают. Сердце бьется так быстро, что чувствую тошноту. Был ли тот первый шлепок по заднице прелюдией к...
Вскрикиваю, когда внезапно падаю вниз, и размахиваю руками — мое тело мягко приземляется на кровать. Я тянусь, пытаясь за что-то ухватиться, но его сильные, грубые пальцы хватают меня за скованные запястья. Паника накатывает, словно приливная волна, сметая весь разум и логику.
— Что ты... — мягкая ткань скользит по моим губам и подбородку.
— Мне понравилось твое предложение с кляпом. Ты в моем доме, и, в конечном итоге, когда пойму, что ты усвоила урок, я дам тебе немного свободы. Но после сегодняшней выходки мы начнем медленно и аккуратно. Кивни, если поняла.
Пульс так сильно участился, что меня начинает тошнить, но я все равно киваю.
— Хорошо. Я скоро вернусь. Ты в безопасности и достаточно удобно устроена. Веди себя хорошо, пока меня не будет. Мне нужно кое-что организовать.
Организовать. Когда моя свадьба превратилась в похороны?
В комнате внезапно становится холодно. Дверь захлопывается с окончательным щелчком, и за ней раздается сигнал цифровой клавиатуры.
Он оставил меня здесь одну. Связал, как пленницу, чтобы я не сбежала.
Как долго он будет держать меня в плену? Если мы собираемся пожениться в эти выходные, он ведь не оставит меня связанной и с кляпом, пока священник будет произносить речь, верно? Имею в виду, я должна буду согласиться вслух.
Но что будет... после того, как мы произнесем наши клятвы? Он будет считать меня своей собственностью. Он даже не пытался это скрыть.
А что потом? Когда никто не сможет помешать ему причинить мне боль?
Я просыпаюсь от звука открывающейся двери. Сначала полностью дезориентирована, и паника охватывает меня, когда осознаю, что не могу полностью контролировать свое тело. Запястья связаны, кляп во рту, и повязка на глазах.
Что за...
— О Боже! — Прежде чем успеваю прийти в себя, слышу женский голос. Я пытаюсь успокоиться и вспомнить, что произошло.
Меня выдают замуж за Александра Романова — красивого, высокомерного мерзавца, который считает, что он мой хозяин.
Родители отдали меня, как будто я была собственностью, которую можно было обменять.
Мой будущий муж связал меня и запер в комнате?
Какой абсолютный мудак.
— Боже правый. Я думала, что Михаил был придурком, когда я была на твоем месте, — вздыхает второй голос. — У нас еще есть время повлиять на остальных мужчин этой семьи.
Дверь со щелчком закрывается. Голосов больше нет, значит, это две женщины. У одной из них голос выше, у второй чуть ниже и прагматичнее.
— Мы здесь, чтобы помочь, — говорит та, у кого голос выше. — Пожалуйста, не пытайся бороться с нами.
Бороться бессмысленно, когда в меньшинстве. Я киваю, потом понимаю, что повязка на глазах намокла. Я плачу? Одно крошечное проявление чьего-то сочувствия — и я плачу? Мне нужно собраться с мыслями.
Несмотря на то, что жду, что они прикоснутся ко мне, все равно дергаюсь, когда чувствую на себе руки. Через несколько секунд кляп и повязка исчезают.
Я моргаю и смотрю на них, глаза привыкают к свету. Одна из них — высокая блондинка с бледно-голубыми глазами и светлой кожей цвета слоновой кости. Другая пониже ростом, с огромной гривой волнистых темных волос в беспорядочном пучке, с очками на кончике носа и беременна. Она смотрит на мои запястья и качает головой, обращаясь к блондинке: — Наручники. Он надел на нее наручники. Честное слово, неужели мы не смогли хоть как-то достучаться до их упрямых голов? Боже. У меня в сумке есть ключи, если это обычные универсальные наручники.