О, Боже. Он знает? Как он узнал?
— О чем ты говоришь? — голос звучит странно отстраненно. Холодно. В ушах начинает звенеть.
Позорище.
Шлюха.
Мне одновременно жарко и холодно. Я застываю в этом моменте ужаса, презирая себя за то, что вообще думала, что могла полюбить его. Презирая его за то, что притворялся, будто ему не все равно. Низкое гудение заполняет мои уши, словно рой сотни пчел, пока он продолжает, обрушивая на меня обвинения.
— Вот почему ты сбежала, да? Ты сбежала, потому что скрывалась от всех.
Что? Он слишком близко, настолько, что я могла бы дотянуться и коснуться его. Мне некуда отступить.
— Алекс, — голос хриплый и дрожащий. Ненавижу себя за это. — Я не… ты не можешь...
— Ты родила ребенка и не сказала мне.
Шлюха.
Позорище.
Потаскуха.
Я действую инстинктивно, не осознавая до последнего момента, что делаю. Гнев и чувство несправедливости кипят в груди. Злость бурлит под кожей, вырываясь наружу, и на мгновение обретаю облегчение, когда резко даю ему пощечину.
Он отшатывается, выглядя так же ошеломленно, как и я.
— Я тебя ненавижу, — говорю, выплескивая эмоции, которые наконец заставляют пролиться слезам.
Когда он тянется ко мне, я вздрагиваю, но он лишь хватает за руки. Сжав их в железной хватке, поднимает меня в воздух и обвивает руками. Я открываю рот, чтобы рассказать ему все, и защитить себя. Но не могу. Слишком зла, слишком подавлена.
Не знаю, куда он меня тащит, но я выросла в мафии, и если его семья хоть в чем-то похожа на мою, то только что совершила смертный грех.
Я хочу рассказать ему все, но это значило бы положиться на его милость. Хочу кричать, злиться и ранить его, но это лишь усугубит мою боль.
Он держит меня на весу, мои руки прижаты к талии, и когда доходит до кровати, то бросает на нее. Я отскакиваю и быстро отползаю к изголовью подальше от него.
— Ты больше никогда не поднимешь на меня руку, — говорит он, с трудом сдерживая свой гнев.
— Тогда перестань меня обвинять, — огрызаюсь я. — Давай. Ударь меня. Такой опасный, вдвое больше меня, с силой в одном пальце, которой у меня нет во всем теле. Впечатляет.
В его глазах мелькает злость.
— Я сказала тебе правду. Я рассказала, что произошло со мной. И собиралась рассказать о своей дочери, когда придет время. Когда буду готова. Потому что никто не знает о ней, Александр, и если это обеспечивает ее безопасность, я стремлюсь к тому, чтобы так и было. Мы едва знаем друг друга.
— Правда? — бросает он, направляясь к шкафчику сбоку. Откручивает крышку бутылки и пьет прямо из горла. — Ну давай, принцесса, рассказывай.
Сжимаю покрывало.
— Я говорила, что меня изнасиловали. Один раз. Я не знаю, кто это был. Меня накачали наркотиками. Я проснулась вся в синяках, с болью, и смутными воспоминаниями о том, как кричала «нет». Мне некуда было идти. Некому было рассказать, — мой голос дрожит. — Недели через две поняла, что у меня задержка. Я была молода и наивна, не знала, что делать. У меня не было друзей, и я не доверяла своей семье. Я скрывала беременность, пока это было возможно.
Он садится на стул напротив меня, все еще держа бутылку в руке, но молчит.
Прочищаю горло и продолжаю: — Я уже говорила, что мой отец обвинил меня в том, что произошло. Если бы рассказала о беременности, он бы меня убил. Я уехала. Мне удалось провести лето в Италии у друзей матери. Думаю, она ничего не знает, но не уверена в этом. Я вернулась в Америку, чтобы родить. Родила здесь, в Нью-Йорке, в окружной больнице, — голос дрожит. — Она сейчас с приемной семьей в северо-западном уголке Бухты.
Отвожу взгляд и вытираю глаза.
— Я уходила из дома, чтобы увидеть ее. Приносила ей деньги, когда могла.
Он откидывается на спинку стула.
— Пиздец.
Это может означать что угодно.
Я выдыхаю: — Да.
Он качает головой и долго молчит.
— Я должен был спросить тебя и не делать поспешных выводов. Боже, какой же я мудак.
— Это ты сказал, не я, — бормочу в ответ. — Как ты узнал? Ария? Наверняка она взломала медицинские записи. Пусть проверит даты. Они совпадут. Все до единой.
До сих пор вижу ее маленькое тело, лежащее у меня на руках, пока я сидела на больничной койке и плакала. Моя грудь болела, тело устало от схваток, и все, что могла делать, — это держать ее на руках и плакать, потому что мне пришлось отдать ее, и я никогда не прощу свою семью за это.
— Я рожала двенадцать часов, — говорю хриплым голосом. — Мне позволили подержать ее один раз, прежде чем забрали. Я добровольно отдала ее в приемную семью под вымышленным именем. Потом вернулась домой к своей семье, которая ничего не знала или прекрасно делала вид, что ничего не случилось. Но я знала. Я проследила за семьей, которая забрала ее, прямо сюда, в Бухту.
— А твоя семья скрыла нападение, потому что, если бы об этом кто-то узнал, ты бы не смогла выйти замуж. Господи. Я ненавижу твою семью, Харпер.
Его голос теперь мягче, как будто он раскаивается в том, что сделал.
Он встает и тянется ко мне, но я отталкиваю его.
— Да. Как только мой брат увидел возможность с вашей семьей, он воспользовался ею. У моей семьи нет денег. Ты скоро это поймешь. Все, что тебе нужно было, — это жена, и я подошла.
Он хмурится и качает головой: — Прости.
Я опускаю голову.
— Мне жаль. Я не могла сразу рассказать тебе. А если бы ты не захотел жениться на мне из-за этого? Что тогда? — Качаю головой и снова вытираю глаза. — Мне нужно было выйти замуж, это был мой единственный шанс.
Он садится на край кровати.
— Я хочу надрать себе задницу за то, что обвинил тебя.
Не отвечаю, потому что мне все еще хочется, чтобы он смог это сделать.
Мы сидим в тишине долгие минуты, пока он наконец не говорит, выглядя усталым и раскаявшимся.
— Мы теперь женаты. И я сказал, что нужно моей семье. Ты помнишь?
— Тебе нужно укреплять связи, да. Жена, дети…
Я замолкаю.
Дети.
Не знаю, что теперь будет. Если он заберет меня у нее...
— Никто не говорил о биологических детях, верно? — говорит он тихим голосом. — Ты дала мне повышение, принцесса.
Я качаю головой.
— Что?
— Ты родила ребенка раньше, чем Ария. Смотри-ка, обошла самого Пахана и его жену.
Но я не улыбаюсь, не могу. Все еще слишком напряжена и потрясена.
— Алекс...
— Расскажите мне о ней. Я хочу знать все.
Мое сердце чуть приоткрывается. Кажется, возможно, смогу простить его.