По иронии судьбы, мама, злящаяся на то, что я хмурюсь, не вызывает у меня желания улыбаться. Тем не менее, не хочу слушать ее критику, поэтому натягиваю улыбку. На самом деле даже не хмурюсь. Я устала, и не хочется, чтобы меня использовали в сотый раз. Я также не хочу сталкиваться с ее яростью, поэтому сдаюсь. Это ситуация из разряда — выбирай свои битвы.
— Вот так-то лучше, — говорит она, поднимая мой подбородок. Я моргаю под резким светом верхнего освещения. — Харпер, ты снова ешь молочные продукты? Что я тебе говорила, о том, как они влияют на лицо?
Я вздыхаю и плотно сжимаю губы, чтобы пудра, которую она наносит на нос, не попала в рот, но есть и дополнительное преимущество — не нужно отвечать. Внутренне я говорю ей, что крошечные, едва заметные розовые точки на моем подбородке, вероятно, больше связаны со стрессом, чем с рожком мороженого, но неважно.
Закрываю глаза. Когда я была маленькой девочкой, то научилась одному трюку: если закрыть глаза, когда она меня наряжает, то можно представить, что готовлюсь к выходу на большой экран.
Представь, что команда стилистов готовится к съемкам.
— Хорошо. Не двигайся. Твои брови снова растут. Господи, я думала, мы их только что выщипали.
Приоткрываю один глаз. Хотя она обычно вспыльчива и раздражительна, это переходит на более высокий уровень даже для нее. Я вздрагиваю, когда она безжалостно выщипывает несколько волосков на бровях, как будто они лично ее обидели.
— Не перестарайся, — протестую я. — Это оставит покраснения, которые сложнее скрыть.
Сжав губы в тонкую линию, она отступает и любуется своей работой. Внимательно изучает мои брови, прическу, макияж, а затем кивает.
— Ты выглядишь прекрасно, — холодно говорит она, без намека на теплоту или настоящую признательность. Она просто прагматична и восхищается проделанной работой.
Только когда вижу, как дрожит ее нижняя губа, начинаю думать, что что-то действительно не так.
Оглядываю комнату.
— Где кольцевая лампа? — К этому моменту она уже должна была поставить свет, камеру и все подготовить для записи и съемки моего очередного эфира в социальных сетях.
— Мама? — Сердце начинает биться быстрее. — Что происходит?
Прикусив губу, она ничего не отвечает. В ее глазах блестят... слезы? Какого черта? Я не помню, чтобы моя мама когда-нибудь плакала.
— Мама, — шепчу, безмолвно умоляя сказать что-нибудь, хоть что-то, чтобы я поняла, что являюсь для нее больше, чем пешка, скользящая по шахматной доске.
Раздается резкий стук в дверь.
— Пора идти, — это мой брат Сол.
Идти... куда?
Она расправляет плечи и сжимает губы в тонкую линию.
— Что происходит? — мой голос твердый. Когда она не отвечает, поворачиваюсь и распахиваю дверь.
Сол стоит в коридоре, миниатюрная и более стройная версия отца, его брови сведены вместе.
— Иисус, мать твою, Христос, — бормочет он. — Долго же ты продержалась.
— Если бы я знала, то заставила бы ждать подольше.
Невозмутимый, он смотрит мимо меня на маму.
— Ты ведь ей ничего не сказала?
У меня сводит живот. В какие игры они теперь со мной играют?
— О чем не сказала?
И тут я замечаю, что Сол одет в костюм. Единственный раз, когда видела его в костюме, были похороны. Это не может быть хорошо.
Он качает головой и делает шаг ко мне, чтобы взять за руку.
— Увидишь. И я говорю тебе сейчас, Харпер, даже не думай убегать.
Пульс учащается. У меня кружится голова. Я точно знаю, на что способна моя семья.
Если он говорит не бежать, значит, планирует что-то такое, что заставит меня захотеть. Они снова заставят улететь в Италию? О, Боже. Нет. Я не могу уехать, только не снова. Я должна остаться здесь. Я нужна здесь.
Они любят осуждать меня за то, что я бегу от проблем, но никто из них не знает истинной причины.
Сол ругается под нос, ведя меня вниз по лестнице, его рука все еще крепко держит мою.
— Может отпустишь? Я никуда не уйду.
Он крепко прижимает меня к себе: — Она должна была сказать тебе. Как думаешь, почему она заставила тебя переодеться во что-то красивое?
Сердце бьется так быстро, что кружится голова.
— Потому что мы готовились к съемкам. Это моя работа, помнишь? Как я зарабатываю на жизнь? Это то, что я должна делать.
— Да, — говорит он со вздохом. — Я не хотел быть тем, кто расскажет тебе, и не собирался говорить раньше времени, но ты должна знать.
Лед пробегает по венам. Я сглатываю, пытаясь подавить тревогу, но, похоже, это не приносит облегчения.
Он ведет меня по коридору к лестнице, наши шаги бесшумны на толстом ковре. Этот дом огромен. Большинство людей не знают, что три четверти комнат в нем пустуют.
— Так ты собираешься мне рассказать или нет? — спрашиваю я, и голос предает меня.
Он сжимает зубы. На минуту останавливает меня. Наконец качает головой и говорит в спешке: — Твой будущий муж здесь.
Прежде чем успеваю оправиться от удара, нанесенного его словами, он сжимает мою руку с такой силой, что я вздрагиваю от боли.
— Нет. Блядь. Клянусь Богом, я убью тебя, если ты сбежишь. Мы здесь для того, чтобы обсудить детали, и если ты все испортишь, тебя ждет адская расплата.
Мои мысли все еще застряли на... Будущий. Муж.
Конечно, я знала, что шансы на то, что меня выдадут замуж за кого-нибудь, довольно высоки, но вы думаете об этом так же, как о смерти. Она есть, она придет, но зачем беспокоиться об этом сейчас, когда до нее еще много веков?
Мне двадцать лет. Я еще даже не закончила колледж.
Вспоминаю, как смотрела на меня мама, и замираю, чувствуя ее явную тревогу. Она любит устраивать со мной парады и наживаться на кликах в социальных сетях, забирая каждый цент, который получаю, но это... это другое.
Я пытаюсь вырвать руку из хватки брата, но она слишком крепкая. Его пальцы впиваются в меня так сильно, что остаются синяки.
Мы снова начинаем идти, на этот раз в более быстром темпе, и его хватка становится сильнее.
— Я не сбегу, — говорю с трудом. — Ты делаешь мне больно.
— Я тебе не доверяю.
В нос бьет аромат лавандового чистящего средства. Моя мама готовилась к приему гостя, наверное, весь день. Как я могла пропустить это?
Пытаюсь взять себя в руки, пока мои мысли разбегаются.
Я проходила через гораздо худшее, чем это. Я справлюсь, что бы это ни было.