— Олли не смог присоединиться к нам, так как он в командировке, — объясняет Екатерина. — А наш старший сын Михаил передает свои извинения, но они с женой недавно стали родителями. Он тоже не присоединится. Вино? Это свадебный подарок от наших друзей Росси, — говорит она, и я думаю: мне кажется, или это проверка? Моя семья ненавидит Росси.
— Дружите с Росси, — бормочет отец. — Никто не говорил об этом.
Александр наливает ему бокал вина.
— Никто не спрашивал. Наш разговор был коротким. Вы не ладите?
— Не ладим? — огрызается отец. Я знаю этот взгляд и пульсирующую жилку на виске. — Они захватили всю Тоскану своим вином. И ни один из них не согласился на мое предложение насчет Харпер.
Я застываю, потрясенная. Не могу поверить, что он только что сказал это вслух, что он пытался подложить меня под Росси, а они отказались.
Мускул дергается на челюсти Алекса. Екатерина в оцепенении, а щеки Полины заливаются румянцем. Оправившись, я поднимаю свой бокал и, улыбнувшись Алексу, громко говорю, чтобы мои родители слышали: — Налей мне пожалуйста, муж, — Муж. Именно так. МУЖ. — По правде говоря, единственная причина, по которой Росси отказались, — это то, что мне тогда было двенадцать лет, верно? И они все уже были женаты. Даже в Италии детей не выдают замуж, не так ли?
Выражение лица Екатерины становится еще более недоумевающим, если это вообще возможно: — Иногда раньше, чем в Америке, но нет, детей не выдают замуж.
— Ты бы не вышла замуж в таком возрасте, — говорит моя мать, ее щеки краснеют. — Мы просто пытались договориться.
— Я рад, что из этого ничего не вышло, — говорит Алекс. — Моя удача. Надо будет напомнить об этом Росси, когда в следующий раз буду в Бостоне. Вы уже познакомились с Айви?
Я чуть не выплевываю вино.
— Айви? — моя мать бледнеет.
— Это я, — говорит Айви, протягивая руку к стакану молока, который налила ей.
— Айви, осторожно… — предупреждаю я, но уже слишком поздно. Ее маленькая ручка опрокидывает стакан прямо на бокал вина, стоящий рядом, и весь напиток выплескивается прямо на колени моей матери. Она вскакивает с визгом. У Алекса хватает наглости фыркнуть, но бедняжка Айви выглядит так, будто вот-вот заплачет.
— Все в порядке, — мягко говорю я. — Такое случается. Ты же не специально.
Я достаю салфетку и вытираю молоко.
— Оставь, — говорит Алекс. — Персонал разберется. С ней все в порядке?
О Боже, он смотрит на Айви с беспокойством. Если начнет заботиться о ней, то окончательно влюблюсь в него. Я и так уже на полпути.
Киваю, но он все равно наклоняется к ней: — Все в порядке. Мама права. Мы здесь не плачем из-за пролитого молока, — он подмигивает мне. — Может быть, разве что из-за водки…
Отец напрягся.
Екатерина уводит мою мать, обещая помочь ей привести себя в порядок.
Никко подмигивает мне с озорной улыбкой.
— Тайный ребенок? — спрашивает он, и его глаза светятся. У нас есть секрет, известный лишь троим. Мне не терпится снова взять пистолет в руки. Если бы только мой отец знал.
— Это твоя дочь? — спрашивает отец, буравя меня взглядом.
— Да, — гордо отвечаю я, поднимая подбородок.
— Жаль, что до обсуждения условий мне не сказали, что у Харпер есть еще и ребенок, — произносит Алекс. Он берет блюдо с курицей, кладет по кусочку на наши тарелки, затем берет для себя и передает братьям. — Семье Романовых нужно расширение, а у Харпер есть ребенок.
— А как отреагировал Михаил? — спрашивает Виктор, передавая по столу большую миску с салатом.
— Завидует, — усмехается Алекс.
Отец качает головой, явно в замешательстве и ярости, но молчит.
Несмотря на мою решимость, я ощущаю тяжесть его взгляда. Это чувство не покидает меня, слишком много раз я терпела его вспышки гнева и нуждаюсь в большем расстоянии между нами. Молчаливое осуждение моего выбора обжигает.
— Жаль, — говорит он, наливая себе еще вина. — В нашей семье мы поддерживаем святость брака. И осуждаем тех, кто рожает детей вне настоящей семьи.
Не могу поверить, что он осмелился открыто выразить свою ненависть и предвзятость, прямо перед моим мужем и его семьей. Щеки горят от стыда и злости. Я смотрю на Айви, которая, к счастью, не замечает, что речь идет о ней, и с удовольствием уплетает булочку с маслом.
Алекс откладывает вилку и опирается на стол. Я открываю рот, чтобы что-то сказать, возразить, но он едва заметно качает головой. Он прав — мой отец просто проигнорирует меня. Справиться с ним должен Алекс.
— Настоящая семья, — спокойно говорит Алекс, хотя его глаза горят огнем, — не определяется общественным одобрением и уж точно не тобой. Семья строится на любви, уважении и смелости стоять друг за друга при любых обстоятельствах.
Отец прищуривается: — Неплохо сказано для того, кто возглавляет сирот. Все знают, кем вы являетесь и как ваш отец собрал свою семью по кусочкам, подбирая вас с улицы.
Глаза Алекса тоже сужаются: — Не смей трогать моего покойного отца. Харпер проявила больше силы и чести, чем те, кто прячется за ширмой традиций. Она не одна, и я стою за ней и ее ребенком без всяких сомнений.
Отец начинает задыхаться от гнева, его лицо заливается краской, когда Екатерина и моя мать возвращаются в комнату. Мне становится не по себе.
Алекс, однако, спокойно возвращается к еде и начинает разрезать курицу.
— Сейчас тебе самое время уйти. Единственная причина, по которой я вообще проявляю хоть какое-то терпение, — это то, что ты стар, — он окидывает моего отца взглядом. — Никто не смеет так говорить о моей жене. Старик ты или нет, но если еще раз проявишь неуважение к ней, то ответишь передо мной.
Сердце наполняется благодарностью, любовью и новой силой. Его защита перед лицом осуждения отца значит для меня больше, чем он может представить.
— Мы уходим, — выплевывает отец, будто это его идея, и поднимается с места. Мать, одетая в слишком узкую одежду, так как очевидно, что она на несколько размеров крупнее Екатерины, только смотрит.
Я ненавижу ее в этот момент. Ненавижу за то, что она никогда не заступалась за меня. Ненавижу ее за то, что она никогда не защищала меня или не делала мою жизнь хоть немного легче. Ненавижу ее за то, что она осталась с отцом, когда он издевался надо мной, за ее молчаливое согласие на все это.