Корбен вслушивался в шум и звуки, исходящие из телефона Рамеза. Казалось, микрофон трется о какую-то ткань, как если бы телефон лежал у кого-то в кармане. За шуршанием едва различались неразличимые голоса.
— Ты можешь усилить звук?
— Я уже пробовал. Искажение по всей линии. Я не могу их выделить. — Он пожат плечами. — Хорошо еще, хоть что-то слышно.
Рамеза сотрясала неудержимая дрожь. Ссадины на кистях рук, стянутых скотчем, саднило при каждом движении. Он ничего не видел из-за холщового мешка на голове.
Эти люди натянули ему мешок на голову сразу же, как только впихнули к себе в «мерседес», потом, хотя он и не думал сопротивляться, на всякий случай несколько раз с силой двинули ему по лицу и бросили на пол у заднего сиденья. Затем быстро уселись сами и поставили ноги ему на спину.
Хотя ему было очень страшно лежать, как куль, на дне машины с грязным вонючим мешком на голове, прижатым к полу их ножищами в тяжелых башмаках, и слышать приглушенные звуки пролетающего мимо города, он предпочел бы, чтобы поездка затянулась, ибо еще больше страшился неизвестности, ожидавшей его в конце путешествия.
Наконец его вытащили и погнали по какому-то гулкому помещению, потом вниз по лестнице, а там швырнули на стул и привязали к нему. Один из бандитов не смог удержаться и нанес ему еще один удар, который оказался тем более страшным, что его железный кулак обрушился на ничего не видевшего сквозь темный мешок Рамеза совершенно неожиданно.
Рамез слышал вокруг себя звуки шагов, приглушенные разговоры, еще чьи-то голоса чуть подальше. Люди говорили с четким сирийским акцентом, что не предвещало ничего хорошего — впрочем, и другие признаки не обнадеживали. Он слизнул с разбитой губы пот, смешанный с кровью. Мешок, пропахший гнилыми фруктами и машинным маслом, оказался не совсем непроницаемым. Сквозь грубое плетение ткани проникал слабый свет, к сожалению недостаточный, чтобы что-нибудь видеть и уловить момент, когда на него обрушится очередной жестокий удар, очевидно доставляющий его тюремщикам своеобразное удовольствие.
Услышав звук приближающихся уверенных шагов, он весь напрягся. Кто-то остановился совсем рядом, как будто рассматривая его. Тень человека упала на мешок, и Рамез оказался в полной темноте.
Человек молчал несколько секунд. Рамез закрыл глаза и сжался в ожидании нового удара. Ему никак не удавалось унять дрожь, она даже усилилась, а с ней стала ощутимее и жгучая боль в кистях рук.
Но удара не последовало.
Вместо этого человек наконец заговорил:
— Примерно через пару часов вам должен позвонить торговец из Ирака, с которым вы вчера виделись. Верно?
Рамеза охватил жуткий страх. «Как они узнали? Кроме полиции, я никому не говорил о нашей встрече!»
Его словно обухом ударило, когда он все понял: «У них свой человек в полиции. Значит, меня даже искать не будут!» В любом случае это была ложная надежда. За всю историю страшных событий в городе полиция не смогла освободить ни одного похищенного. Похитители либо сами отпускали их на свободу, либо нет — что происходило гораздо чаше.
Он даже не успел осознать свое отчаянное положение до конца, как человек схватил и крепко стиснул у запястья его левую руку. Рамез замер от страха.
— Вы должны будете сказать ему слово в слово то, что я вам прикажу. — Несмотря на спокойные интонации, голос человека звучал угрожающе. — Вы должны убедить его, что все в порядке. Он должен вам поверить, то есть поверить, что все действительно в порядке. Если вы сделаете это для нас, сможете вернуться домой. У нас нет к вам никаких претензий. Но для нас крайне важно, чтобы он вам поверил. Я хочу, чтобы и вы поняли, насколько это важно. Знайте же: если вам не удастся его убедить…