– Ты не обуза, ты сокровище, прости, что не уделяю столько времени, сколько нужно, – произнес мастер прямо у ее губ, и Белавина едва сдержала стон, пока внизу живота стянулся клубок возбуждения, а его неизменное могущество не поманило, отравляя сексуальной энергией. Не на одну нее так воздействовала эта сила, наверняка и Роза чувствовала нечто подобное. Мысль о бывшей подопечной помогла Соне взять себя в руки, и как она только ощутила, как по спине бегут мурашки от его жаркого дыхания на коже, уперлась локтями в крепкий торс, пытаясь хоть так удержать мужчину от попыток приблизиться еще теснее.
– Нет, пустите… Пустите меня, господин Тиссен.
Он не подчинился, лишь прильнул своим лбом к ее, немигающим темно-стальным взором всматриваясь в глаза. Бестолковость собственных действий сорвала с ее губ жалобный всхлип, пытаться сдвинуть его, тоже самое, что толкать гранитный монолит.
– Родная… зачем ты нас мучаешь? – бормотал ректор устало, скользя сухими ладонями по плавному переходу от нежной талии к округлым бедрам. На миг София даже пожалела, что вообще затеяла весь этот скандал, мужчина действительно выглядел слишком уставшим. Но она уже поддалась эмоциям, и вот, что из всего этого вышло. Если от зрелища, как он держит Штейн на руках ее настолько отравила ревность, то что будет, если она станет случайным свидетелем чего-то другого? Лучше уйти, уйти, пока не стало слишком поздно. Академическая брошь на ее жакете зазвенела цепочками, когда адептка вновь рванулась в сторону.
– Мучаю? Я вообще ничего… не сделала! Мастер, придите в себя! Кажется, вы забыли: я ваша студентка, а устав Академии достаточно прозрачен в этом запрете, – она старалась не повышать голос, но невольно воскликнула, и судя по тому, как сверкнул недовольством взгляд ректора, ему переход в такую плоскость не слишком понравился. Его руки остановились в сантиметрах от ее ягодиц под форменной юбкой. – Подумайте обо мне, что будет, если Академия узнает? Вам ничего не скажут, просто побоятся сказать, а мне? Мне нужно думать об учебе, мастер. В первую очередь о ней.
– Почему для тебя одно исключает другое? Я уже говорил о своем желании помочь реализовать все твои планы. И помню, как ты отвечала на те поцелуи, София, – прорычал он, похоже окончательно теряя терпение. – Что изменилось? Все дело действительно только в Розе?
– Тогда вы предлагали сделку, а не помощь, но это неважно! То, что между нами произошло – глупость, мечта наивной влюбленной девочки. Как вы себе это представляете? Роман со студенткой! Если наследнице Основательницы это простят, ей простят на самом деле всё, то мне… у меня даже резерв нездоровый. Когда вы связывались со мной, чтобы спросить обо мне, а не о Розе, господин Тиссен?
– Всегда, София, всегда. Что я тогда здесь делаю по-твоему? И разве ты приняла бы от меня что-то просто так, а не в качестве вознаграждения за работу? – от гнева голос Тиссена снизился еще сильнее, он вновь обнял ладонью ее лицо, натыкаясь большим пальцем на аккуратные губы. – Моя девочка, ты действительно считаешь, что твой резерв меня беспокоит? Что меня волнует то, что скажут другие? Я не первое десятилетие возглавляю Сертон, я вправе нарушить пару правил, которые сам же устанавливал.
Белавина с трудом сглотнула порцию воздуха, но секундной паузе не удалось успокоить бешеное сердцебиение, ведь лежавший на губах палец ректора почти проник в приоткрытый рот, а сам мужчина как-то слишком пристально следил за простым прикосновением. Адептка отклонилась головой в сторону, нужно было это заканчивать.
– Это все ненастоящее, мастер, – произнесла девушка тоном, который должен был звучать убедительно, хотя бы для нее самой. – Вы бы не обратили на меня внимание, не окажись я рядом с Розой. Я не стану отрицать, я влюбилась в вас, но эта легкомысленная влюбленность пройдет. Мне учиться еще два года, у меня нет ни жилья, ни родных здесь, я полностью завишу от Академии, зависеть еще и от вас? Что останется от меня, если вы решите всё закончить? Мы слишком разные. Отпустите меня, мастер, отпустите.
Над ее головой не засверкали молнии и не разверзлось небо, но именно это должно было произойти, таким громовым, неотвратимым показалось ей лицо Тиссена, когда он сделал показательный шаг прочь от нее. Аларду Тиссену не нужен был церемониальный камзол, чтобы выглядеть внушительно, один лишь его свинцовый взгляд отражал всю тяжесть произнесенных ею слов.