– Ой, да брось, Этан, это для нее ты сладкий и шелковый, половина шлюх Тривэйла знают, какой ты на самом деле! Если не все! – старательно пытаясь скрыть пугливую дрожь в голосе, едко отозвалась адептка, достаточно громко, чтобы сведения донеслись до каждого. Бруно рассвирепел и полностью развернулся к Форци, на кончиках его пальцев затрещало колдовство – багровое, такое же как пролитая Ангеликой кровь, но тут его почти смел вышедший наперерез Эстебан.
– Скажешь ей что-то – останешься без языка, лис, сделаешь – отрублю тебе руки, – смертельно спокойно бросил он вызов и замер черной, монолитной стеной, отрезающей Ангелику на грани истерики от внимания зрителей.
– Цепной пес вдруг затявкал? Проверим, Эстебан?
– Третий курс! А ну разошлись! – басовитый рык профессора Шорта громом разнесся по территории, бирюзовые глаза Эдны Томас сверкнули серебром – ментальный вызов декана проделала она. Лысый широкоплечий великан двигался к кучке студентов неотвратимой, полной ярости горой, от вида искривленных губ под черной, густой бородой невольные зрители стычки ринулись врассыпную.
– Разошлись, пока не полетели цепочки! Ну-ка, прочь! – кричал он даже несмотря на то, ему на самом деле и не требовалось никого расталкивать, ведь путь мужчине освободили почти моментально. “Живописная” картина открылась декану факультета боевого мастерства, едва он приблизился достаточно, чтобы увидеть окровавленную половину лица одной студентки, лихорадочный ужас другой, отсеченную косу на траве в алых, багровых пятнах, и взбеленившихся студентов, с рук одного из которых никак не сходил треск призванного эмоциями колдовства. – Если я правильно помню, а я правильно помню, мрак вас сожри, то у вас сейчас специализация по факультетам. Так какого вурдалака вы здесь творите?
Ответ на самом деле и не требовался, но Шорт все же по-военному грубо стребовал пояснения, попутно раздавая приказы:
– Форци, Томас, доложить обстановку, сейчас же! Бруно! Белавину в лазарет.
* * *
Находясь которые сутки в больничном секторе Сертонской Академии, Кэтлин Бэлл почти сходила с ума, но медицинские показатели упрямо трактовали ее состояние как стандартный посттравматический стресс. За последние часы бодрствования она выслушала слишком много слов сочувствия, чтобы унывать или сдаваться. Ей обещали вернуть голос, но профессор Зальц уверенным в своих словах не выглядел, так что периодически у ее постели собирался целый преподавательский консилиум. Из всех тех сложных терминов, коими люди науки перекидывались между собой, Линн лишь успела понять, что проклятие простое, но сломанное, оттого и эффект вышел непредсказуемым. Поэтому несмотря на минувшее ее отчаяние, не задуматься о своем месте в новом мире было просто невозможно. Обычно она не страдала сожалениями, но теперь уже наверное в сотый раз прокляла тот вечер, в который решила проследить за Розой Штейн, хотя могла сразу же пойти к куратору и объявить о своих подозрениях, рассказать о предупреждении Ковена. “Если она начнет вызывать подозрения, сообщи обо всем старшим, Линн, это твой долг”, наставлял ее отец, а Бэлл тогда все никак не могла отвести взгляда от гостьи из Ковена, явившейся, чтобы вручить колдовской радар. Вот к чему привел этот долг.
Пациентка поднялась с больничной койки, оправляя задравшиеся пижамные штаны, только чтобы заменить в стакане застоявшуюся воду. Иллюзорные занавески, что отделяли ее уже порядком излёженную кровать от основного зала, она попросила оставить приоткрытыми: надоело чувствовать себя бабочкой в стеклянной банке. К тому же в лазарете редко задерживались настолько надолго: ожоги после взрывчатых зелий заживляли специальными мазями за пару часов, порезы затягивали целительскими колдовскими нитями. И помимо дежурившего медмага с задорной стрижкой, что добросовестно выполнял свою работу и не докучал ей своей заботой, и медсестры, пропадающей в кабинете персонала, в лазарете Кэтлин Бэлл была одна. До момента пока под звук хлопнувших дверей в больничном коридоре не загрохотали чьи-то шаги.
– На Либерон ты от меня не отвертишься, так что морально готовься! – торопливо наговаривал незнакомый приятный баритон.
– Снова гоняться за световыми столбами? В прошлом году мы почти разбились! – нежный Сонин голос она теперь узнавала даже в полудреме, с отсутствием речи обострился слух. Линн, так и держа стакан в руках, отошла от столика с самозаполняемым кувшином и выглянула в коридор.