Ножницы со звоном свалились на пол, до того тихая Линн невольно притянула к себе всеобщее внимание. Бруно приблизился в пару шагов и поднял инструмент, принимая молчаливую благодарность немой прозелитки.
– Джэс, не думаю, что Соф стоит это знать, – не без предупреждения в голосе заявил Гаэтано, бросив недовольный взгляд в сторону медмага.
– Оставь, Этан, – встрепенулась Белавина, стараясь не трясти влажными волосами, чтобы не усложнить работу и без того вдруг задрожащим рукам Бэлл. Гаэтано шумно выдохнул и выругался про себя, вновь принимаясь сердито топтать плиты каменного пола. – Так что вчера случилось, Джастин?
Талл слегка нахмурился, покосился на старосту, но под ожидающим вниманием бывшей наставницы все же заговорил:
– Подробностей не знаю. Все случилось слишком быстро. Да и ее осматривала Норикер лично, используя заговоренную бумагу, даже не подглядеть. Ректор ходил тут, глазами молнии метал, даже лечебные блоки велел закрыть, чтобы кто-то случайно что-то не услышал или не увидел. Еще Грир вызвал, за ней потом Ришар приходил, пришлось уносить.
– Кого? – тихо уточнила Соня. Бруно снова вздохнул, возводя взгляд к сводам лазаретского крыла. Всем своим видом демонстрируя недовольство, он все же должен был понимать ее мотивы, София по крайней мере надеялась на это. В момент молчаливых переглядок между однокурсниками медмаг снова замолчал.
– Так все-таки, Джастин? Кого пришлось уносить?
– Всех.
Если это и была шутка, призванная разрядить накалившуюся обстановку, то Соня прекрасно понимала, толика правды в его словах все же есть. Бывший подопечный любил отшучиваться не только по пустякам, и серьезность ситуации ничуть не умаляла его тяги к выдумыванию деталей, но в сущности Джастин всегда говорил правду, поэтому внезапное озарение отбросило все прочие неизвестные, оставив за собой только главный вопрос. Если Ангелика все-таки перешла очевидную грань, с этим необходимо было что-то делать.
– Ты куда это собралась, София Белавина?
Адептка бросила дежурную улыбку другу, продолжая приводить в порядок изрядно истрепавшуюся одежду, едва Линн закончила со стрижкой и принялась убирать обрезки ее волос. Благодарно коснувшись предплечья подопечной, Соня принялась собираться. Бытовое заклятие высушивающее волосы далось непросто, но девушка справилась, спешно закручивая теперь вполовину укороченные пшеничные пряди в заметно исхудавший пучок. Лицемерием было бы не признать: всё же волосы было жаль. Игнорирование и ее поспешные сборы начали злить Бруно, его янтарные глаза бликовали от магических светильников лазарета, наводя на хмурое лицо еще большей угрюмости.
– Этан, ты же знаешь, я не люблю лазареты, отлежусь лучше в общежитии, у меня вот официальный отгул на сегодня, а старосте курса не пристало занятия прогуливать, – произнесла мягко Белавина, замечая, как скривились губы Джастина от усиленной попытки сдержать ухмылку.
– Намек прозрачный, но так и быть, ради тебя я схлопочу пару отгулов, без моего прекрасного лика на занятиях светило не погаснет, – жестко отозвался Гаэтано и скрестил руки на груди, отчего цепочки академической броши еле слышно лязгнули о пуговицы рукава. Демонстративная поза “никуда ты отсюда не денешься, пока не объяснишься” заставила Соню глубоко вздохнуть. Кэтлин беззвучно хихикнула и бросила сочувствующий взгляд наставнице. Адептка почти дословно сумела распознать немой намек: “почувствуй себя на моем месте”.
Мотивы Этана были ясны, он просто заботился о ней, но порой эта забота начинала душить, а признаться в таком Белавиной не позволяли воспитание и банальная совесть. Под все тем же вбивающим гвозди взглядом друга, девушка поднялась с кровати и заозиралась в поисках сумки, которую даже в беспамятстве принесла в лазарет. Линн подскочила с места, но Соня остановила прозелитку, обнаружив пропажу под больничной койкой. Затем поблагодарив Джэса с Линн за заботу, адептка молча обошла Бруно, даже не сомневаясь в том, что в коридоре ее настигнет важный разговор.
– София, объясни мне, для чего тебе все это надо, – донесся недовольный голос, когда дверь за спиной адептки хлопнула второй раз. Даже по темпу чеканных шагов, она могла распознать, насколько друг зол. Он следовал за ней шаг в шаг, но не прикасался, хотя давно мог схватить за предплечье и удержать, – только за одно это Гаэтано Бруно можно было любить. И Соня любила, но не так, как он того ожидал. Можно было ускориться, попросту сбежать и спрятаться в общежитии, но Этана это не остановит: он договорится с комендантом, убедит декана, даже попросту заберется на ее этаж тайком. Сделает всё, чтобы поговорить начистоту. Так просто он ее не оставит, поэтому Белавина остановилась сама. Хотя будто прополосканная кровью академическая рубашка и сорванные пуговицы с жакета буквально намекали: лучше бы поспешить в комнату, чтобы не привлекать лишнего внимания.