– Обряд отречения, что это такое? Тебя выгнали из Ковена из-за всего этого? Мирабелла с Тиссеном говорили про какой-то суд…
– Меня? Нет. Алард значит не сказал тебе? Понятно… – она остановилась, будто подбирая слова. Несгибаемая Клара Штейн слишком изменилась. – Тиссен заплатил кровавую дань за мою свободу от Ковена и его суда, и я присягнула Мирабелле. А обряд… Роза, Ковен отрекся от тебя в наказание за предательство, милая. Отдал на откуп Инквизиции взамен того, что Орден наказал своего нарушителя. Стражи Ковена отрезали тебя от нас, чтобы маяк, который был у Смолова, перестал существовать. Если тебя поймают инквизиторы – проведут процедуру выжигания, ведьма вне Ковена им не нужна. Теперь тебе необходима инициация, иначе едва тебе стукнет двадцать один, твой дар выгорит. В Убежище таких зовут каготами. Чужаки. Для обоих миров.
20
София Белавина
– Как твое лицо? Я слышал о том, что случилось. Не одобряю решение Шорта, но и оспорить его не в праве. Хотя будь я дежурным преподавателем в тот день, все обернулось бы иначе.
Лоран с присущей ему джентльменской элегантностью перебирал на профессорском столе листы с тестами, когда Соня вошла учебный класс полный по-весеннему яркого света. Маг встретил ее коротким приветственным взглядом и вновь принялся за дела, рукава его рубашки насквозь просвечивали солнечные лучи. Мгновение назад из аудитории хлынул поток переговаривающихся первокурсников, некоторые из которых выглядели даже воодушевленными случившейся заменой. Белавина могла припомнить пару-тройку случаев, когда хранитель библиотеки Сертона заменял на их занятиях отсутствующих преподавателей. Ришар держался уверенно и подчеркнуто сдержанно, без глупого бахвальства или напрягающего высокомерия, многие наверняка предпочли бы его в роли штатного профессора, однако маг-оборотень избрал другой путь, и по его словам именно проклятие стало всему причиной.
– Спасибо, Лоран, но это ерунда. Сказали, что след максимум через пару суток сойдет. Зато мы теперь почти родственники, – попыталась пошутить она, кивая на шрам Ришара, от которого по коже расходились небольшие багровые трещинки. Мужчина прищурил здоровый глаз и слегка склонил голову к плечу.
– Ты и без него нам как дочь, Соня, – его теплый, фиалковый взгляд прошелся по ней от пучка светлых волос на затылке до носок мягких бежевых туфель и прицельно упал на академическую брошь, которую Белавиной этим утром так и не удалось прикрыть укороченными волосами. Пояснений Ришару не требовалось. – Виткова? Вот же дрянь…
Она едва успела остановить порыв кивнуть в ответ. Был ли смысл брюзжать, если ничего изменить не выйдет? Мистресса все еще оставалась проректором, жаловаться на которую имело смысл лишь ректору… А с ним… всё было слишком сложно. Хотя и отрицать бессмысленно: надевая форменный пиджак этим утром ей слишком непривычно было не слышать звучного перелива цепочек, оставшаяся в одиночку одна из которых выглядела почти жалко. Также жалко смотрелась, вероятно, и сама Белавина, когда встречала в коридоре любопытствующие и сочувствующие взгляды.
– И какова официальная причина? – мужчина хмуро оторвал от нее внимательный взор и отодвинул стопку листов. Твердая убежденность в его голосе показалась Соне предостерегающей.
– Об официальной причине мне неизвестно. А если говорить просто… Госпожа проректор не оценила того, что я скрыла от нее происхождение Розы.
Ришар плотно сжал челюсти и хмыкнул. Да, она упустила еще пару наверняка весомых деталей, но несмотря на все доверие и теплое отношение Хранителя, некоторые вещи не стоило знать даже ему. Виткова так и не собрала профессорский Совет, чтобы выдвинуть ректору обвинения в связи со студенткой. Очевидно, она боялась выступить против мастера в одиночку. Все ее угрозы и требования – лишь отчаянная попытка ухватиться за повод для разбирательств, которые так или иначе нанесут ущерб неприкасаемой репутации Тиссена. Но по итогу о случившемся в том коридоре, о том, чему стала свидетельницей марионетка мистрессы, никто ничего не узнал. Виткова упустила свой шанс, и это ее утешало. С остальным адептка Белавина сумеет справиться, и пускай от позорного исключения ее отделяла всего лишь тонкая бронзовая цепочка.
Девушка прошла к первому ряду ученических столов и сбросила с плеча сумку с томами по специальной артефакторике. Учеба и чтение успокаивали, но не настолько, чтобы она забыла обо всем сумасшествии, творящемся в академических стенах. Из приоткрытого окна потянуло свежестью зеленеющего газона, легким ароматом набухающих на деревьях почек, прохладой озерного бриза. Сертон казался умиротворенным, каким был раньше, до появления в Убежище Розы Штейн.