– Мастер… – неуверенно начала она, но Тиссен заговорил вновь.
– Я все не могу забыть то, что ты тогда сказала, – пробормотал мужчина хриплым полушепотом, даже его голос магически ласкал ее обострившийся от тесноты слух. – С каким разочарованием смотрела на меня. Это все ненастоящее… Ничего более настоящего я давно не испытывал, Соня, слишком давно…
Ректор нависал над ней в плотном полумраке, даже воздух вокруг словно затвердел. Тонкие бретельки пижамной трикотажной сорочки обнажали дрожащие бледные плечи, что вот-вот покрылись бы мурашками, если бы не… Его лицо озаренное лишь одинокими лунными лучами – слишком близко, слишком интимно, почти сексульно. Эта близость будоражила: они были совсем наедине, в ее комнате, без риска быть обнаруженными. Будь это действительно сон София не стала бы сопротивляться собственным желаниям, но могла ли она так рисковать?
– Простите, что я тогда так отреагировала, – Белавина заговорила чуть заторможенно, тщательно подбирая слова. – В… в т-том коридоре я наговорила вам лишнего. Я не знала, что на Розу напали. Не знаю, что на меня нашло. Это было глупо, по-детски глупо.
Тиссен долго молчал, вряд ли кто-то сумел бы прочесть что-то конкретное по его заметно уставшему лицу. Соня лишь чувствовала, как его холодные пальцы проникают ладонями в распущенные волосы, пронзая пшеничные пряди, а тяжелое тело прижимается еще сильнее, вдавливая ее мягкие округлости в почти заскрипевший от напряжения матрац.
– Вот чего тебе хочется в этот момент? Извиниться? – очередной шумный вдох окутал ее: жадный, нетерпеливый, такой, что внизу ее живота вдруг свился комок из обострившихся нервов, расползаясь в промежности теплой волной. Ее ноги безвольно раздвинулись, позволяя мужчине коленом упереться в кровать между ними. – Это было не глупо. Отнюдь. И не по-детски. Это была вполне естественная реакция. Я уделяю тебе слишком мало времени.
– Вы так говорите, будто я какой-то хорёк, которого нужно вовремя подкармливать, чтобы тот не отбился от рук, – попыталась отшутиться она, но от горько-сладкого привкуса его хриплого смеха ее дыхание снова перехватило.
Мужчина растянул в полуулыбке бескровные губы и склонил голову еще ниже – к линии шеи Сони с нервно пульсирующей жилкой под тонкой кожей. Кончик носа коснулся ее у плеча и свода ключицы едва уловимо, почти невесомо, но девушка все же шумно втянула воздух, отчего грудь высоко поднялась: ее тело чересчур остро воспринимало мимолетный контакт.
– Если такие сравнения рождаются в твоей голове, это не делает мне чести, верно? – тихо пророкотал он и накрыл губами место, в котором бился ее участившийся пульс. Адептка пугливо замерла: непривычно нежными были эти прикосновения, что не шли ни в какое сравнение с прошлыми полыхающими страстью, горячими и обжигающими. Он не отрывался от ее кожи, пока продолжал говорить: – Я понимаю, что после того, как мы впервые остались в кабинете наедине, моя репутация в твоих глазах достаточно подпорчена, но… Разве я не могу просто соскучиться по тебе, Соня?
Из ее горла вырвался осипший удивленный звук.
– Соскучиться? Вы? – неверяще заявила она, так и не поворачиваясь к мужчине лицом к лицу. Пусть лучше считает ее законченной трусихой, чем увидит лицо, к которому наверняка возникнут вопросы. – У вас Академия за спиной, командировки от Капитула, женщина в столице… еретики на пороге… наследница Основательницы под постоянным риском. Вам некогда скучать. Я не представляю, когда вы жить успеваете.
– Какая еще женщина в столице?
Вся ее бравада прошла мимо: наследница, еретики, Академия – все оказалось неважным, Тиссен нахмурился, разрывая прикосновение к коже возвысившись над ней только при упоминании нее. И Белавина солгала бы себе, если бы сказала, что это исключительное внимание ничуть не задело.
– Аннора Грейм, – ответила адептка, покосившись на мужчину. – Главный редактор газеты “Веденский Взгляд”. Я говорила с месье Ришаром, когда она вызвала его и интересовалась, почему не сможет с вами связаться. Я узнала ее голос, потому что слышала несколько записей её выступлений в Комитете науки при Капитуле. О простых знакомых так не пекутся, мастер.
Желваки на лице ректора выделились слишком явно, чтобы можно было упустить это даже в полумраке спальни. Колдун крепко сжимал челюсти, прикрыв глаза и слегка свесив голову так, что уровень его глаз оказался ровно напротив линии ее чуть съехавшего в сторону декольте. Ее руки сами собой потянулись к мужчине, лишь бы унять эту жуткую изможденность видневшуюся даже в опущенных могучих плеч. Белавина опомнилась вовремя, вновь спрятала ладони под одеялом, почти жалея о сказанном.