– Напомни мне, Смолов, – она слегка откинулась на край спинки скрипучего дивана и взглянула на служащего оккультной полиции сверху вниз. – Ты хочешь, чтобы я сообщила тебе о местоположении портала?
Сергей оскалился и затушил самокрутку в пепельнице, растирая ее остатки в прах.
– Нет, Роза, я хочу, чтобы ты открыла мне дверь с той стороны, – их взгляды пересеклись, и ведьма спустя мгновение замешательства, крепко сжимая драгоценный кулон в ладони, коротко кивнула. Ее неуверенность отразилась на лице инквизитора плохо скрываемым торжеством, мужчина опустошил кружку и с тихим стуком возвращая ее на стол, поднялся, скрываясь за дверью в коридор. – Дай мне пять минут.
Очередной щелчок замочной скважины вызвал в Розе какой-то суеверный трепет, сдержит ли Смолов свое обещание? Наверняка сдержит, только какими будут последствия их соглашения? За трепетом пришла глухая уверенность – она была вынуждена прийти к оккультной полиции, к инквизиторам, потому что ее семья решила отсечь молодую ведьму от всех тех маячащих впереди возможностей. За прошедшие с двадцатилетия Штейн месяцы у Клары или отца была сотня шансов поговорить с ней по душам. Но они предпочли отмалчиваться, глупо надеясь, что Роза не заметит изменений в себе и в маленьком мирке вокруг. Все началось с искрящихся лампочек – в лампе на письменном столе дома, в люстре над столиком в людном кафе. Вокруг нее не порхали бабочки и не светились книги, исходя блестками, происходящее было похоже на паранормальную активность по канонам старых фильмов ужасов. Телевизионная связь прерывалась, едва Роза появлялась в комнате, радио, которое почти постоянно слушала Клара, начинало хрипеть, прыгая с волны на волну. Тетка так равнодушно принимала очередные проявления рвущейся наружу магии, что Штейн все чаще пыталась поговорить с ней именно об этом: итогом были шумные скандалы. Существование колдовства не было секретом в семье – еще бы, ежегодно в их дом наведывались служащие оккультной полиции, демонстрируя бронзовый значок с шестиконечной звездой и свои кровожадные лица. Клара заметно нервничая приглашала незваных гостей за стол и долго отвечала на их подробные вопросы за закрытыми стеклянными дверьми в столовую. Если будучи подростком Роза воспринимала их приход как нечто само собой разумеющееся, то став старше начала задавать вопросы. На ее памяти, рассказ об оккультистах и правилах, которые семья должна соблюдать, был последней искренней беседой с Кларой. Бабушкины истории о волшебстве из детства перестали быть фантастическими сказками, а после ее исчезновения и известия о смерти стали едва не инструкцией как остаться в своем уме.
Розе казалось невыносимым титаническое спокойствие Клары, она будто выжидала, набиралась терпения. И единственный раз, когда тетка обмолвилась о том, что будет с племянницей дальше, Штейн запомнила на всю свою жизнь. “Осталось всего лишь полгода, после – все будет как раньше”, – произнесла она холодно, и Роза все поняла. С двадцатилетия ведьмы у нее есть всего лишь год, чтобы добраться до Убежища, если она все же решит предать свою “человечность”. Инквизиторская шутка заключается в том, что не каждая пробужденная колдунья доберется до портала, но и “человечности” в ней не останется, а все потому что решивших сбежать в Убежище ведьм ловили и при малейшем сопротивлении уничтожали.
– Штейн, – позвал Смолов, вновь появившись в дверном проходе. Роза поднялась с подлокотника, пряча подвеску во внутреннем кармане куртки. Инквизитор отсутствовал буквально несколько минут, но у него за это время заметно потемнело лицо. Что-то изменилось, и ей стоило готовиться к худшему? Кто знает, что может быть на уме у сотрудников оккультных структур? Молодая ведьма не страдала доверчивостью, старалась полагаться на расчет, но во всех расчетах рано или поздно находятся ошибки. Нет. Штейн ошибок не совершает. Сергей будто бы вновь использовал свою сверхспособность по считыванию мыслей собеседника, на сомнения Розы на его лице расцвела ухмылка, показавшаяся ведьме дьявольской.
– Куда-то идти? – тихо пробормотала она.
– Нужно ввести тебя в курс дела, как я и обещал, – ленивый тон совершенно не соответствовал выражению смоловского лица. Если это показательное хладнокровие было демонстрацией, то на нее оно не произвело нужного впечатления. Штейн напротив возбудилась – еще бы, наконец-то ей будет доверена истина стопроцентной концентрации. Потому что иначе зачем бы инквизитору лгать?