* * *
София Белавина
Она никак не могла собраться с силами. Сидя за рабочим столом в приемной проректора Витковой, Соня Белавина думала совсем не о работе. Она думала о мужских пальцах, распускающих ее волосы, о губах, что произносят ее имя. Разве можно было так бесполезно и бессмысленно влюбляться? Разве можно было гореть от собственных чувств с таких простых и едва ли похожих на взаимность действий? Просто прикосновение, просто слова, но сколько всего они означали. Означали, но ведь только для нее? Следовало смеяться от того, как каждый взгляд и каждое прикосновение она прокручивала в воспоминаниях, будто вскоре ее ожидает по ним экзамен. Следовало смеяться и обвинять себя в глупости, думать о том, как быстро забылись все те цели и принципы, которыми она жила до начала этого злополучного года. Вот только единственная эмоция пульсирующая внутри – глубокая, растекающаяся по телу привязанность. Похоже, она действительно по уши влюблена. Влюблена в человека, которому вряд ли будет интересна спустя год, когда срок наставничества над Розой истечет.
Дверь из дорогой мраморной древесины кабинета первого проректора распахнулась, и адептке пришлось судорожно приводить в порядок свои мысли, ведь настрой у Витковой оказался прескверный.
– Ты рассортировала письма? – тон женщины всегда был красноречив, Соня даже научилась определять нужный сорт из коллекционного чая в буфете, который лучше всего подойдет для нейтрализации вспыхнувших начальственных нервов. – Должно быть готово до конца дня, София. Не разочаровывай меня, иначе я найду другого секретаря.
– Будет готово, мадам, – отозвалась она и живо взялась за работу. Вероятно, одного взгляда на заваленный документами стол секретаря Витковой хватило, чтобы усомниться в расторопности адептки, поэтому в ответ на обещание, проректор скривила плотно подкрашенные персиковые губы, заявила, что больше не появится, и покинула приемную. А Белавина погрузилась в затяжную ежедневную работу, которая в начале учебного года увеличивалась в геометрической прогрессии, пока короткий стук в дверь не заставил ее вскинуть нагруженную изменениями в учебных планах голову. Она уже было хотела сообщить, что проректора нет на месте, но в проем просунулась медноволосая голова Этана:
– Привет, проходил тут мимо, решил заскочить, – широкая улыбка друга показалась ей какой-то напряженной, Бруно расстегнул воротник рубашки и бросил пиджак на кресло для посетителей, академическая брошь с цепочками звонко встретилась с подлокотниками. – Много работы? Ты всегда собираешь волосы, когда наступает очередной аврал.
– Да, но я справлюсь, – ей стоило усилий не проверить собранный на затылке пучок, только Гаэтано мог так четко отследить ее привычки. Он даже позволял Соне практиковаться в бытовых парикмахерских заклинаниях на своих волосах, и к его счастью, обучение прошло удачно. – Что-то случилось?
– Да ерунда, Форци вызывал к себе, – парень попытался отмахнуться, но удивленное лицо Белавиной не позволило ему этого. – Объяснял мне, что нужно сказать моей подопечной, чтобы она не вылетела из Академии до инициации и вела себя уважительно по отношению к старшему поколению магов. Ему поперек горла встало то, что она внучка Эдварда Брока.
– Того самого?
– Ага. Работает тут второй год, а понтов будто не первый десяток, – кивнул он и сложил пальцы в телекинетическом пассе, притягивая себя вместе с креслом ближе к секретарскому столу. – Давай я тебе помогу, а то ты тут до полуночи просидишь. Потом до общежития провожу, скажу, что это по моей вине ты бесстыдно явилась в комнату после отбоя. Поверь, ваша комендантша простит мне всё.
– Постой, а сколько времени, отбой уже что… – Соня едва не запуталась в собственных ногах, подскакивая с кресла и разглядывая магические часы на стене. – Через сорок минут? Этан, мне нужна твоя помощь!
– Да ты что… я вижу! – рассмеялся друг в ответ, перетягивая на себя большую стопку присланных проректору запросов. Когда с последним письмом было покончено, Бруно бодро зашагал вслед за Соней: он не отпустил ее одну ни из дверей приемной, ни из основного входа в академический корпус. Староста, как и обещал, пошел отстаивать подругу перед комендантом, и даже не подозревал, что едва он скроется за сквером к своему общежитию, она оставит вещи в комнате и побежит обратно. Ведь признаться другу, что после отбоя в своем кабинете ее ждет ректор, жаждущий услышать, чем в течение дня занималась одна из первокурсниц, – даже звучит сомнительно. Какую бы репутацию не имел Тиссен, но даже ее могла запятнать такая скользкая история. Она доверяла Этану, но отчего-то четко осознавала, что делиться таким точно не стоит. Если Белавина понимала, что за интересом главы Академии стоит только происхождение Штейн – ничего больше, то Гаэтано мог неправильно понять ситуацию.