– Соня… – произнес ректор, его ладонь опала с ее губ и скользнула по плечу, опускаясь к талии. Он не отводил от нее своего цепкого взора, магический свет с потолка ее комнаты падал так, что в темных глазах мужчины ей чудились грозовые всполохи, однако, несмотря на грозный вид, маг улыбался. – Ты ведь уже знаешь. Офелия сказала тебе.
– Так это была проверка? Офелия убеждала, что это вы не хотели говорить мне о том, кто Роза на самом деле. Так вы не доверяли? Думали, что я доложу обо всем проректору? – как на духу выпалила адептка. – Разумеется, одно упоминание госпожи Витковой должно было привести ее секретаря к ней в кабинет, чтобы доложить обо всем услышанном.
– Доложила бы еще тогда, когда я запретил тебе упоминать Розу при дознавателе, доложила бы и о том, как я вмешивался в процесс допроса, и о том, как проявлял к тебе недвусмысленное внимание после, а Виткова не упустила бы такой возможности. Если бы ты не была предана Офелии с самого начала, то и о происхождении Розы никто не стал бы тебе сообщать, я лишь хотел убедиться, что ты будешь готова быть рядом с ней несмотря ни на что, – закончил за нее Тиссен и не стал удерживать, когда она решительно высвободилась из его объятий, отступая на пару шагов. Мастер хмуро свел брови, когда Белавина продолжая пятиться наткнулась на сеть “Шумовой завесы”, наложенную магом на дверь вновь в какие-то мимолетные мгновения. – Соня. Можно не убегать от меня так далеко.
– Несмотря ни на что? – она едва ли узнала собственный голос. – Вы же знаете о незначительности моего резерва, вы знаете, что мне даже защитная магия энергетически дается непросто…
– Больше ты не пострадаешь, – мрачно отрезал он. Тон главы Академии вызвал волну мурашек по ее предплечьям, девушка обхватила себя руками и перестала трусливо отступать. Всполохи подпитывающей антишумовую сеть магии за спиной не позволяли Соне сомневаться в ректорских словах, в воспоминаниях живо возникло зрелище, как безликого пожирает буро-алое магическое пламя. А ректору не требовалось большего, он вновь приблизился, накрывая сухими, слегка грубоватыми ладонями ее охладевшие то ли от вечерних прогулок, то ли от страха перед ректором руки. – Знаю, о чем ты думаешь. Почему я не выбрал наставником Розы адепта-боевика? Всё просто. Мне не нужны показательные дуэли и разбитые носы, мне нужно твое благоразумие и выдержка, нужно, чтобы ты научила ее жить в нашем мире, а не бороться с ним.
София горько улыбнулась, пряча взгляд в черной ткани мужской рубашки. Благоразумие и выдержка вряд ли помогут ей, если повторится то, что случилось в “Пьяной ведьме”. И далеко не за свою жизнь она беспокоилась.
– Могу спросить, господин Тиссен? Для Розы установлено табу на выход за периметр из-за угрозы еретиков? Ведь не зря вы спрашивали о том, кто надоумил привести Розу в “Эстреллу-Бланку”! Подозреваете, что кому-то было известно о нападении, и она должна была оказаться в тот вечер в нужном месте? – тихо забормотала Соня, а с лица мужчины в мгновение смыло все эмоции, он молча выслушивал адептку, будто выжидая придет ли она к верным выводам. Она же ждала от него любой реакции: молчаливого согласия, сурового взгляда, отрезающего возможность продолжить тему, но ректор поднял руку, касаясь завитков волос у ее виска.
– Да. И на этом достаточно, потому что эта тема целиком и полностью должна быть для тебя закрыта, София.
Ей с трудом удалось удержать внутреннюю дрожь: было невозможно привыкнуть к этим прикосновениям, как и спокойно принять мысль, что их близость не временна и не существование Штейн ее единственная причина. Если в тот первый раз его прикосновения после допроса дознавателем казались сумасшедшим видением и вопротившейся тайной фантазией, то теперь всё вставало на свои места. И когда пальцы Тиссена прошлись по ее щеке, чтобы спуститься ниже к шее и упереться в еле выступающую косточку ключицы, Белавина наконец решилась отступить, потому что до грохочущего в ее груди сердца оставалось всего ничего.
– Не нужно этого, мастер, – тихо прошептала она, осторожно поднимая взгляд к потемневшим глазам мага и сделала еще шаг назад. Глава Академии застыл недвижимым монолитом, молча опустив минуту назад протянутую к ней руку. Он казался сдержанным, полностью контролирующим ситуацию, лицо не выражало никаких эмоций, но вся эта холодная невозмутимость слишком ярко контрастировала с пылающим взором.