– Или как. Расслабься, уж я тебя тупицей не считаю, за остальных отвечать не могу, – прочистив горло, она продолжила. – Началось все с того, что я решила взглянуть на парочку запатентованных чертежей в библиотеке, возможно встретила бы пару имен мастеров, что еще живы, можно было бы съездить к ним, они могли что-то сказать…
– Грир еще не сняла с меня табу.
– Съездила бы я, тоже мне проблема, – вскользь добавила девушка, но Розе как-то слишком остро запала та легкость, с которой Кэтлин оказалась готова помочь. Когда впервые засомневавшись в словах Зэма, Штейн сама завела разговор с соседкой по комнате, начиная со слов: “ты говорила, твой отец новатор, а он работал с зачарованными вещами?”, она и не думала, что Линн настолько погрузится в изучение чужого наследства.
– Только ехать никуда не придется, Роза, – снова переворачивая листы с чертежами, Бэлл отыскала нужный и ткнула в него ногтем. – Я нашла твой кулон. Но его будто разделили на две части, однако основа – абсолютно идентичная. Но даже если это на самом деле другой артефакт, то изготовлен он точно этим мастером. Кем? Это чертежи Нириса Сарториуса, он вел в Сертоне курс по артефакторике и изготавливал одни из самых известных артефактов, многие из которых сейчас хранятся в банке Ведена и в цене на черном рынке в нашем мире, по крайней мере оригиналы, которые обладателям удалось перевезти. Большая часть из них только памятные побрякушки, ведь в чароиты абы какое колдовство не засовывают, в старом мире столько энергии не водится. Я прошерстила почти все чертежи, что хранятся в библиотеке, искала для себя кое-что, а потом ты спросила про отца и эти камни. И меня никак не покидало чувство, что где-то я твою подвеску уже видела. Случайно обратила внимание еще в первый день, когда ты переодевалась. Тогда я снова решила пересмотреть модели Сарториуса, и паззл окончательно сложился… Невозможно спутать чароит с другим камнем. Невозможно не узнать работу Сарториуса, если ты учишься в Сертоне. И это не просто совпадение, даю фигуральную руку на отсечение, что чароит в твоем кулоне зачаровывал Сарториус. Только зачем этому Зэму скрывать, из чего состоит артефакт? Думаю, он просто труханул, слишком редкий экземпляр…
– Нет, Линн, он не труханул, он сказал обо всем Эстебану. Они солгали мне, чтобы я в случае чего без труда отдала заурядный, хоть и ценный кулон, – процедила Штейн сквозь зубы, нервно перебирая пальцами по уголку замысловатого чертежа, а уже после заметила короткий росчерк на бумаге. – А это что?
– Подпись заказчика, – Линн произнесла это таким тоном, будто весь разговор предназначался для следующих слов. – Алисса Ле Клерк. Основательница.
Взгляды прозелиток встретились, Штейн отвела свой первой. И в без того шумном холле этажа поднялась студенческая суета, до начала следующего занятия оставались считанные минуты, но Бэлл решительно стояла на месте:
– Ты говорила: кулон бабушкин. Как звали твою бабушку, Роза?
– Аделина, Аделина Штейн, – ровно отчиталась молодая ведьма, хотя и совершенно не обязана была этого делать. Кэтлин не сумела скрыть нависшего на лице подозрения, но предпочла промолчать, и в абсолютном молчании они направились в сторону лектория, где уже собирались группы первокурсников. С того момента Штейн все чаще начала замечать, как Бэлл слишком явно косится на соседку по комнате.
* * *
Фабиано Форци неровно дышал к сегрегации. Ему казалось очень забавным то, как рожденные в Убежище молодые колдуны и колдуньи поучают своих прибывших сверстников. Это деление на группы по очевидным признакам повторялось от занятия к занятию, и прозелиты из старого мира уже начали привыкать к нападкам делегата, хотя сдержать возмущения порой не выходило. “Может все-таки поговорить с Грир? Она должна знать, что он просто неадекватно себя ведет”, – с грохотом отворяя лекторскую дверь, почти вылетая в коридор корпуса, предлагал Дамир Стацевич после очередного занятия. Мария же, к которой старый колдун испытывал особенную “любовь”, вполне способная действительно предъявить обвинения в предвзятости преподавателя, лишь качала головой: “Ничего не выйдет, он делегат, придется терпеть”. Кого-кого, а прозелитку Брок было почти невозможно застать врасплох академическим вопросом, но Форци удавалось каждый раз найти причину для новых претензий, и все эти претензии он выливал на юную, бледно-рыжую ведьму. Каждую неделю прозелиты являлись на лекции колдуна как на форменную пытку, но в тот день профессор оказался на нижнем экстремуме своего настроения.