Роза вновь ощутила на себе бронзовый взор, ересиарх задумчиво склонил голову, продолжая ее рассматривать, он даже мало походил на человека со своими по-настоящему пугающими глазами. Будущее казалось на поверхности: если он здесь, то жить ей осталось недолго. Чего бы не хотели от нее культисты – они завершат свой план, однако вряд ли кто-то ждал, что колдун вдруг произнесет:
– Здравствуй, Алард.
– Харсей, – ответил ему знакомый голос, и только тогда ересиарх отнял от Штейн свое внимание. Она не думала, что способна испытывать подобную радость при виде хмурого ректорского лица. Но это был Тиссен, и он был разъярен.
Ректор сделал всего несколько решительных шагов, собирая комьями сочащуюся с ладоней темно-пурпурную, дрожащую электричеством энергию. Полы его длинного пальто взметнулись, и двум еретикам, только успевшим вооружиться, что стояли к Тиссену ближе всего, первым не повезло. Их подбросило в воздух друг к другу захлопнувшейся в магическую сферу ловушкой, а за треском разрядов внутри послышались надрывные болезненные крики, которые закончились… как только тела буквально разорвало под сумасшедшей мощи статического напряжения, превращая в пепел кровавые останки вместе со вспыхнувшей убийственной клеткой.
А тем временем, из вскрытого пространства порталов за спиной Тиссена вышло еще двое: профессор Шорт и незнакомый прозелитке брюнет. Последний коротким жестом расстегнул ремень-ошейник, и едва его тело начало изменяться: бугриться, обрастая темной шерстью, приобретая звериный полу волчий вид, Роза поймала на себе короткий хмурый взор главы Академии. Наверняка он проверял ценную студентку на внешние повреждения, но она упустила момент, как скоро потемнело в глазах, а ее сознание убаюкала подкравшись тишина.
* * *
София Белавина
Стоя у широкого окна просторной гостиной первого этажа, Соня не отрывала взгляда от мрачной лесной чащобы. Западные окна ректорского дома выходили напрямик к границе академического периметра, не будь на том месте небольшого сквера чуть левее – открылся бы вид на северный полигон, а за ним на место убийства тривэйлского делегата. В ее ушах все еще стоял треск горящих в камине поленьев, а в воздухе казалось можно нащупать загустевшее напряжение. Она так ничего и не узнала. С момента, как Оберон Шорт поднялся в комнату отдыха ректорского кабинета, до мига, когда мастер перенес ее в свой дом, где и оставил, спешно одевшись и набросив на ее плечи новую рубашку из своего гардероба вместо испорченной в порыве нездоровой, нахлынувшей страсти, они обмолвились всего парой предложений. “Жди меня, София”, – произнес ректор в последнее мгновение и исчез. Несмотря на запреты, Белавина трижды пыталась связаться с Розой, и каждый раз давался ей тяжелее предыдущего, пока она и вовсе не оставила бессмысленные попытки. В голове звенело лишь всепоглощающее чувство вины. Где она была, когда подопечная вновь что-то задумала? Почему не уследила?
Грянула полночь. Ей никак не удавалось успокоиться, выпустить из пальцев артефакт связи, будто это затянувшееся ожидание могло хоть как-то оправдаться ее беспокойством. Соня все еще чувствовала нити целительской магии в своих руках, подкрепляющую энергию мастера, когда они вместе стягивали его рваные проклятые раны. Этот горящий взгляд и руки, судорожное дыхание в моменты, когда разорванная плоть сходилась под давлением магической силы, и сколько ударов после подобного можно выдержать прежде, чем случится непоправимое? О непоправимом думать не хотелось, но если делегата сумели застать врасплох, и теперь его тело осталось только оплакивать, то что ждет Аларда Тиссена?
Легкое дребезжание оконного стекла вырвало ее из омута собственных мыслей, Соня потянулась к раме, приоткрывая створку. Бумажный соловей зашуршал крыльями, прошмыгнув под руку и схлопнулся, превращаясь в стандартный лист маговестника. Колдовские письма находили адресатов сами и не могли сообщить о местонахождении отправителю, но Белавина все же занервничала, хотя и прекрасно знала, кто о ней беспокоился.
“Соф, у вас все в порядке? Нам еще ничего не объявляли, но говорят дежурный преподаватель нашел за периметром труп, комендант запретил из общежития нос высовывать, ты что-то конкретное слышала?”, – писал ей Бруно, очевидно считая, что к полуночи если она и не спит, то точно утопает в учебниках, но определенно находится в своей комнате. Белавина глубоко вздохнула: в своей комнате, а не в доме ректора, не в его рубашке. Она так и не осмелилась рассказать другу о том, как почти каждый день за прошедший месяц прощается с ним перед отбоем, чтобы после встретиться с ректором. И пускай между ними ничего и не происходило… до последнего раза, Этан бы точно не оценил подобного уединения.