“К твоему сведению, в проклятии я тебя не винила. Я прекрасно осознаю, что виновна сама, но виновна лишь в том, что решила, будто помогаю человеку, который способен оценить то, что для него делает друг. Ты все знала с самого начала и лишь использовала меня, я была готова тебе помочь! А ты думаешь только о себе, Роза Штейн, и теперь я не хочу больше иметь с тобой ничего общего”.
– Ты не в себе, Линн, ты выздоровеешь, и потом мы поговорим, – холодно отозвалась ведьма спустя мгновение замешательства, а Бэлл в ответ лишь отчетливо одними губами произнесла одно слово: “Проваливай”.
* * *
– Отец сказал мне, что его ждут в Магистрате, что мы не можем встретить маму вместе, просил, чтобы я ехала одна, и мы разошлись. Затем… я ш-шла в сторону учебного корпуса и увидела, как эта пигалица впилась в Маттео клыками, а после они вместе направились в сторону полигона, а я знаю… мы ходили… в общем, я пошла за ними, увидела там отца, а он ведь говорил, что долж…
Ее речь сбивалась, она слишком часто всхлипывала, чтобы рано или поздно не разразиться рыданиями. Красивое лицо Ангелики Форци разрезала гнетущая скорбь, на ее длинных, бледных пальцах недоставало нескольких острозаточенных ногтей, вероятно, она сломала их, когда билась в запертые врата отделяющие ее – одну из лучших студенток факультета боевых искусств – от убийц отца. Казалось, Ангелика смущается собственных слез, пытаясь спрятать глаза от внимания слушателей, на ее щеках уже не было расплывшихся пятен от косметики, но она все равно закрывалась ладонями. И только потом Роза поняла, что Форци не смущена, а едва сдерживает себя от гнева осознания того, что в паре метров сидит та самая “пигалица” – причина, по которой тело ее отца всего пару часов назад погрузили в стазис и увезли в Тривэйл. По крайней мере об этом сообщил всем дознаватель, как только приступил к допросу. По левую руку от девушки восседала статная темноволосая женщина, она по-матерински поглаживала Ангелику по спутанным волосам цвета шоколада и цепко всматривалась в Штейн каждый раз, когда та “осмеливалась” сделать очередной вдох.
В кабинете ректора стояла глухая траурная тишина, разрушаемая всхлипами скорбящей дочери и скрипом пишущего инструмента дознавателя. Грир забрала Розу из лазарета всего каких-то десять-пятнадцать минут назад, но она уже в полной мере успела “насладиться” всем спектром той ярости, которая исходила от Форци даже с такого расстояния, хотя напрямую та так и не сказала ей ни единого слова.
– Думаю, вы узнали всё, что могли, господин Торнтон, – произнесла статная женщина твердо, на что полицейский почтительно кивнул и замолк, хотя мгновение назад наверняка имел желание задать пару дополнительных вопросов. Только после Роза узнает, что мать Ангелики – одна из пяти судей Тривэйла, так что подобное уважение в структурах она заработала не только благодаря статусу почившего супруга. Однако в тот момент прозелитка не думала о статусах, она хмурилась и наблюдала за тем, как госпожа Форци лихо завершает допрос за дознавателя, чинно поднимается с дивана и притягивает дочь к выходу, а та не отводит от Штейн буквально прожигающего насквозь взгляда. Не следовало сомневаться: помимо проблем с соседкой за один вечер Роза заработала себе врага в лице способной старшекурсницы. Да у нее настоящий талант портить отношения.
– А где наставник прозелита? – дознаватель Торнтон поправил сползшие к крыльям носа очки и обратился к Грир, замершей как готическое изваяние за спинкой кресла, в которое посадила Розу. После ухода четы Форци они остались в кабинете ректора втроем, самого Тиссена ведьма не видела с самого пробуждения. – На него должен быть наложен штраф и применено дисциплинарное взыскание за нарушение не только академического устава, но и обязательств по положению о сопровождении пришедших.
К слову, Белавиной также след простыл. Роза была почти уверена, что наставница разыщет ее, едва они вернутся обратно. Наверняка Соню вызывали, когда обнаружилось исчезновение четырех студентов и убийство делегата на границе периметра. Она должна была встретить ее пробуждение парой поучительных речевок, похмурить светлые брови, пожурить взглядом и сказать: “ай-яй”, но Белавина вдруг решила удивить и не появилась вовсе. С запястья пропал и связной браслет, но это Штейн объяснила просто: воронка испоганила артефакт, и в куске металла уже не было функционального смысла. Главное лишь то, что кулон Алисы Ле Клерк был все еще при ней. Это хоть немного, но успокаивало.