– Меня там не было, Этан, ничего не произошло, а этот мой… настрой, пройдет, – она отклонилась от стены, всем видом демонстрируя, что собирается уходить. Но Бруно знал ее не первый год, понимал, к чему клонит Соня и чего пытается избежать. Он терпеть не мог, когда она проводила эту черту. Когда отдалялась, избегала любых личных просьб, отказывалась от предложений в ответ, хотя наверняка понимала, что ему знакома каждая ее эмоция. Она не должна была справляться со всем сама, но справлялась, а ему оставалось лишь мириться с новым и новым отказом. Гаэтано не сомневался: София Белавина по-настоящему доверяет только ему, но и этого было мало.
– Где твой артефакт? Носила почти месяц и вдруг потеряла? – коротко заметил парень, кивая на обнаженную девичью шею. Она пробормотала что-то невразумительное: мол оставила в комнате, забыла надеть, но ее глаза заблестели, а на нежно-розовых щеках расцвело смятение. Все-таки именно ему Соф так и не научилась врать. Он не удержался и покачал головой, и в тот же миг над его плечом затрещало адресное магописьмо.
– Адепт Бруно! Прошу вас зайти в мой кабинет, у профессора Брезалиса есть пара вопросов касаемо успеваемости адептов третьего курса факультета практического колдовства, – прогремел в ухо Этана скрипучий голос Патрисии Ромеро. Да так резко, что парень даже зажмурился одним глазом, а едва послание самоустранилось, оставив за собой легкую изумрудную дымку, пробухтел:
– Ага, только шнурки поглажу. Почему только она шлет письма голосом! За что нам такие страдания! – застегивая форменный китель на все пуговицы (Ромеро слишком не любила неформальный вид студентов), Бруно чуть склонился, чтобы добавить напоследок. – Надеюсь, когда-нибудь ты мне все расскажешь, Соня. А пока обещаю: на праздники я вывезу тебя из Академии, нужно проветриться. И никаких “но”!
Гаэтано успел бросить в нее еще один внимательный взгляд и воодушевляюще подмигнуть, прежде чем скрылся в коридорном повороте. Белавина прекрасно понимала: скрывать от Бруно всё попросту невозможно, не нужно считать его идиотом, оправдание об артефакте ректора уж точно вышло абсолютно дурацким, но что она могла сказать? Браслет связи с подопечной с нее сняли, а артефакт ментального вызова с главой Сертона оставили на память? Сомнительное оправдание. Ректор попросту не хотел с ним возиться, наверняка отрежет связную ветку как только вспомнит об энергоносителе.
Ей следовало заняться своими делами: разбирать почту Витковой, желательно в моменты отсутствия проректора готовиться к практикумам, которые только множились к приближающимся праздникам. Конец весны всегда был для Сертона суетным временем. Чего Белавина уж точно не должна была делать, так это идти в сторону академического лазарета. Ведь Роза Штейн по ее предположениям все еще должна была оставаться под присмотром магомедиков.
– В чем ты сомневаешься, Лика?! Я прошел вскрытие памяти, чтобы ты мне поверила, я не убивал твоего отца! Я рискнул всем тем, что получил за этот год, ради тебя! – знакомый голос звучал совсем не так, как привыкла слышать его вся Академия. Хладнокровный, ленивый обычно, теперь он звучал надрывно, с болезненной хрипотцой. Даже у Кайна Эстебана нашлись свои слабости.
Белавина не успела дойти до лазарета всего несколько метров, когда из двери в лабораторию менталистики выскочила Ангелика Форци. Соня трусливо нырнула в узкую нишу в стене и накинула на себя полог-невидимку.
– Ты запер врата перед моим носом, Эстебан! Зачем! Если ты не собирался защищать мое отца, то зачем ты это сделал? Я! Я защитила бы его! Почему ты не помог моему отцу! Ты слабак! Тебя даже Томас опрокинула на лопатки! Слабак!
Она почти кричала, выплевывая оскорбление за оскорблением. Раз за разом до слуха Сони доносились звуки шлепков и глухих тычков, прерываемые горькими девичьими всхлипами. “Слабак!”, ее крик и очередной шлепок, такой звонкий, что Белавина готова была гарантировать, каким ярким останется след от пощечины на лице Эстебана.