Тамаз недоумевал: прошло пять дней после ареста, а его все еще не вызывали на допрос. Страх постепенно начал проникать в душу. Сон стал беспокойным, он часто просыпался по ночам. Однажды услышал душераздирающий крик из соседней камеры. Кричала, по-видимому, женщина. Подобный крик Тамаз когда-то слышал на корабле — какая-то женщина заболела во сне морской болезнью и с криком проснулась. Теперь он слышал такой же крик из соседней камеры; и сердце его бешено заколотилось, когда крик этот вдруг оборвался, будто придавленный кем-то. Тамаз вспомнил Левана — он, должно быть, тоже находился где-то здесь. Если бы можно было проникнуть к нему сквозь стены, он бы обнял своего друга! От этой мысли у Тамаза стало тепло на душе! А что если им уже не суждено встретиться? «О боже!» — вздохнул Тамаз.
В ту ночь Тамаз уже не смог заснуть. Юноша проснулся рано. Спросонья его губы пролепетали несколько стихотворных строк. Тамаз узнал свое стихотворение. Он еще больше расчувствовался, ибо стих этот был полон печали. «Интересно, знает ли этот юноша, что автор стихотворения рядом?» — подумал Тамаз. Оказалось, что юноша знал Тамаза, но ему было неловко признаться в этом. Эти непроизвольно произнесенные слова из стихотворения сблизили обоих. Тамаз узнал, что юношу звали Гиви. Третий арестант продолжал что-то бормотать. Теперь он показался Тамазу подозрительным; он знал, что в ГПУ было принято подсаживать в камеру шпионов.
На шестой день ареста Тамаза вырвали на допрос. Он спокойно шел за вооруженным надзирателем. Вошел в кабинет следователя; тот вежливо предложил Тамазу стул. Тамаз почтительно сел. Вдруг он увидел на столе книгу «Бесы» и обрадовался. «Если вся моя вина состоит лишь в этом, то дела мои не так уж плохи»,— подумал он. Наступила пауза, достаточная для того, чтобы закурить сигарету. Затем следователь спросил:
— Вам знакома эта книга?
— Могу я взглянуть на нее? — спросил Тамаз, в свою очередь, как будто несколько секунд тому назад не видел эту книгу.
— Пожалуйста,— ответил следователь и протянул ему книгу. Тамаз спокойно взял ее и полистал.
— Это моя книга,— сказал он.
— Что вы еще скажете? — двусмысленно спросил следователь.
— Что я должен сказать? — скромно спросил Тамаз.
— Эти примечания сделаны вами?
— Да.
— И что же дальше?
— Примечания эти я сделал еше в 1920 году.
— Уж не хотите ли вы этим сказать, что с тех пор ваши взгляды изменились?
— Нет.
На лице следователя мелькнуло удивление.
— Я хочу сказать лишь то, что в 1920 году Грузия еще не была в составе Советского Союза,— пояснил Тамаз.
— Значит, вы написали их тогда как сторонний наблюдатель? Я вас правильно понял?
— Абсолютно правильно.
— А разве это имеет какое-нибудь значение?
— Вам виднее.
— Гм!..— пробормотал следователь.— Вы еще придерживаетесь этих взглядов?
— Да.
На лице следователя снова появилось выражение удивления, но на сей раз к этому удивлению была примешана искорка раздражения.
— Почему же вы тогда ссылаетесь на 1920 год, ведь с тех пор в ваших взглядах ничего не изменилось?
— В 1920 году я еще не был гражданином Советского Союза и мог свободно выражать свое мнение о Советской России.
— А теперь уже не можете?
— Теперь я не хочу его высказывать... К тому же я ведь теперь гражданин СССР.
— И ваш гражданский долг вы исполняете молчанием?