- Я согласен, - страдальчески произнес я.
- Так не пойдет, - отозвалась девушка, лежащая на кровати. – Нужен договор.
- Какой еще договор?
- На столе посмотри, - ответила Диана.
Желтый лист пергамента выглядел зловеще, словно документ на продажу души. Пробежав глазами бумагу, я не нашел ничего подозрительного. Пока не перевернул лист обратной стороной.
Помимо красной печати и бурых отметин крови, присутствовал весьма любопытный список.
Фальшивые объятья х25
Фальшивые поглаживания по волосам х10
Фальшивый поцелуй в щеку х5
Фальшивое прилюдное признание в любви х1
- Ты сумасшедшая? - без прелюдий поинтересовался у девушки.
- Не хочешь – не надо! – сверкнула глазищами Диана и отвернулась.
Ладно, экзамен грозил куда большими проблемами, чем фальшивые отношения с Искривленышем. Приложив палец к бумаге, я почувствовал слабый укол – договор требовал крови. Пергамент вспыхнул и быстро сгорел на оставив никаких следов.
- Штраф стандартный? – уточнил я девушки.
- Конечность и глаз, - подтвердила она. – За разглашение ты умрешь, подавившись своим языком.
Формально, договоры на крови были под запретом, но ввиду действенности пользовались большой популярностью. Существовала легкая версия, что заключили мы, и обычная - условием в которой была жизнь.
- Если ты не сдашь теоритическую часть, то естественно договор аннулируется, - сказала девушка. – Выйди за дверь, мне нужно переодеться. И кстати, несмотря на то, что мы типа встречаемся, ты мне совершенно не нравишься.
Я закатил глаза и не став ей ничего отвечать, вышел на улицу.
Утренняя прохлада забралась под распахнутый пиджак, напоминая, что дело близится к поздней осени. Мне пришлось переодеться в костюм-тройку, выданный учителем для носки в академии. Черные зауженные брюки, приталенный черный пиджак, жилет и лакированные туфли. Только вот я стал повыше, и набрал мяса, поэтому пиджак трещал по швам, а брюки превратились в «подстрелы». Пришлось даже снять исподнее, чтобы выиграть лишний миллиметр, позволивший застегнуть пуговицу на штанах.
- Стой на месте и не дергайся, - сказала вышедшая на улицу Диана, - сейчас вставлю наушник.
Краем глаза я увидел, как она достала металлический стилус и подцепила на нее крохотный шарик из оранжевой пластиковой капсулы. Затем палочка проникла ко мне в ухо и юркнула назад, оставив легкое ощущение заложенности. Тоже самое произошло и со вторым ухом,
- Душа, что разделенною была, стремись к своей неуловимой части, - нараспев произнесла Искривленыш, - ты проведи с болью наши голоса перед лицом напасти.
В ушах засвербело, застучало, мир звуков обострился, врываясь в сознание широким потоком. А потом кто-то закричал:
- Нет! Спасите меня! Я так больше не могу! Нет…
Крик затих, а окружающие звуки вернулись к своей первоначальной громкости. Я искренне посочувствовал несчастному, чью душа оказалась заперта в этом устройстве.
- Каин, ты меня слышишь? – прозвучал голос Дианы в голове. – Ты злобный чудик, доставляющий всем неприятности.
Девушка едва шевелила губами, ее речь казалась ближе к шипящему выдоху, чем к буквам или слогам.
- Полегче, искривленная, - я смерил ее тяжелым взглядом. – Мы с тобой не подружки.
- Да, признаюсь, что переборщила, - она отвела глаза и проскользнула мимо меня. – И обращаясь ко мне, постарайся говорить тише, а то я едва не оглохла. Мы же сейчас связаны через наушник.
Я последовал за девушкой, стараясь не делать резких движений, чтобы не повредить костюм.
Пришло время сдать первый экзамен.
Экзамен глазами невинной девы
Елизавета Чернышова была до того блеклой и непримечательной личностью, что люди забывали про нее спустя минуту знакомства. Выглядела она на манер сорокалетней дамы, одеваясь в серые длиннополые платья и пренебрегая косметикой. Здесь имелась и хорошая сторона – недостатки Лизаветы многие принимали за достоинства, так пугливость становилась скромностью, вялость ума объяснялась зрелой неспешностью, а немногословность превратилась в безупречную вежливость.
Чернышова преподавала уроки манер и этикета у девушек на старших курсах. Занятие непопулярное, ходили туда несколько серых мышек, бывших еще более невзрачными и забитыми, чем их учительница.
Когда объявили, что она станет членом комиссии на дисциплинарном экзамене, сидящая в кресле девушка упала в обморок. Никто не заметил, что Лиза обмякла и не подает звуков, погрешив на стыдливость и нежелание перчить руководству, поэтому приказ утвердили. От страха Елизавета не спала две ночи подряд, и сейчас пребывала в сонливом состоянии, с трудом сдерживая зевки. Единственное, что не давало ей уснуть - это собравшаяся в аудитории группа учителей, нагонявшая на девушку дикий страх.