— Эмн… клятвы?
Кериан замер в растерянности, переводя взгляд с него на Маджайру и обратно.
— Ясно. Повторяй за мной, — разнервничавшись, сестра стала визгливо тараторить, так что альсальдец едва успевал повторять за ней слова. — Император Талиан Шакрисар, сын Гардалара Фориана Язмарина из рода Морнгейлов, прими мою клятву! Быть тебе верным слугой в дни беды, как в дни благоденствия — клянусь! Свято чтить законы, следить за надлежащим их исполнением во вверенной мне провинции и не допускать попустительств чиновного люда — клянусь! Защищать землю от посягательств соседей, разбойного лю…
— Погоди! — Талиан взял Маджайру за руку и развернул к себе, вынуждая посмотреть прямо в глаза. — Какие у Альсальда могут быть соседи? Моржи да белые медведи?
— Что?..
— Маджайра, каждое мгновение сейчас на счету, но… Пусть скажет сам. Своими словами. Пожалуйста...
Сестра закусила нижнюю губу и страдальчески надломила брови, как будто ей срочно потребовалось в уборную, но — слава Величайшим! — спорить не стала.
— Стать тебе живым щитом, оберегая денно и нощно — клянусь! Помогать советом, делом или молчаливым присутствием рядом — клянусь! Не щадить себя, добывая на войне для Альсальда славу — клянусь! Править справедливо и мудро, растолковывая людям законы — клянусь! — немного подумав, Кериан добавил: — Творить волю богов на земле, как под землёй и на небесах — клянусь! Чтить заветы отцов и жить, чтобы не испытывать стыда за каждый прожитый день — клянусь! Я… я всё.
— И это, по-твоему, клятва?! — Маджайра ткнула в сторону альсальдца пальцем и яростно выплюнула: — Он в телохранители к тебе набивается? В советники? Или всё-таки провинцией собирается управлять?
— Неважно. Поверь, сейчас и так хорошо, — примирительно сказал Талиан, поглядывая на дверь, дрожащую под ударами тарана. — Что там дальше?
Маджайра надулась как маленькая — руки на груди скрестила, нижнюю губу выпятила, — а потом вздохнула и сняла с шеи треугольник.
— Мы все по очереди должны засвидетельствовать, что услышали слова клятвы. Я первая, Талиан последний. Итак… — Она вытянула треугольник на раскрытой ладони. — Я, Маджайра, дочь Гардалара Фориана Язмарина, из рода Морнгейлов свидетельствую, что видела и слышала, как были дарованы Кериану, приёмному сыну Антера Центримуса Морнгейла, из рода Морнгейлов, титул тана и право распоряжаться делами Альсальда.
Стоило ей закончить фразу, как из треугольника под ошеломлённый вздох собравшихся появилась голубая сияющая нить и осторожно, словно на ощупь, потянулась к груди Кериана, войдя ему точно в солнечное сплетение. Он ахнул и отступил на шаг, но затем, справившись с болью, вернулся на место.
Все уставились на нить, как на какое-то чудо. Даже дышать перестали. В зале не стало слышно ничего, кроме глухих и размеренных ударов тарана и дребезжания металлических пластин на двери, которые начали отходить.
— Кто следующий? Эвелина? — поторопил Талиан, разглядывая изумлённые лица. И чего вылупились? Ничего же ещё не закончено!
Отмерев, Эвелина напряжённо выдохнула и произнесла слова свидетельства. Из её треугольника вытянулась тонкая, словно струна, золотистая нить — и Кериан несвоим голосом взвыл, припав на одно колено.
В воздухе запахло, как после грозы — хорошо, свежо. Окружавшие их воины по одному начали приходить в себя и отворачиваться.
Дальше шёл Демион. Его нить оказалась малиновой и не в пример более толстой, чем у девчонок. Под её давлением Кериан упёрся обеими руками в пол и задышал так тяжело и надрывно, будто отмотал по плацу кругов пятьдесят, не меньше.
Но жалеть его было некогда. Талиан произнёс заключительные слова ритуала, и из треугольника вытянулась не нить — настоящий канат, толщиной с мужское запястье. Когда его конец достиг груди Кериана, тот не выдержал: завалился набок и растянулся на полу.
По зале разнёсся пугающий, по-звериному дикий крик боли, но страдал не только альсальдец: у Эвелины подрагивала нижняя губа и по лицу текли слёзы, Демион скрипел зубами и катал по щекам желваки, Маджайра, стоя на месте, пошатывалась, как под порывами шквального ветра, и тихонько стонала.
От призванных ими нитей в зале стало светло, как днём. Вокруг Кериана медленно вырастал разноцветный, сине-красно-жёлтый кокон. И Талиан вдруг с ужасом осознал: настоящий ритуал начался только сейчас.
В тот же момент треснул, переломившись надвое, засов — и дверь поддалась. В щели между створками замелькали чьи-то лица. Альсальдцы спокойно, без суеты, подошли ближе, не отвлекаясь больше на ритуал, и загородили широкими спинами весь обзор. Талиан поёжился, чувствуя, как отмирают от холода пальцы и ладонь, и чуть не подпрыгнул на месте, когда на него обрушился громоподобный рык тана Тувалора: