— Быстрее, вашу мать!
Талиан с силой зажмурил глаза, пытаясь прогнать страх — вытравить его из души целиком, без остатка, — и мысленно зашептал: «Его власть надо мной закончилась. Я не его воспитанник. Он не мой наставник».
Глупо? Кто бы спорил. Помогло? Не особо. Но иногда нужно делать хоть что-то, чтобы не стоять столбом, не делая вообще ничего.
Левая рука с треугольником заледенела до самого плеча — не пошевелить и пальцем, но Талиан всё равно попробовал повторить заклинание, показанное нэвием. Приложил правую руку к груди. Загрёб пальцами воздух, сжимая их в кулак, потянул, но… бестолку! Одной рукой проявить из небытия нити не получалось.
— Что ты делаешь? — напряжённо спросила Маджайра.
У неё по виску тёк пот, плечи опустились, словно несли на себе невидимую тяжесть, но сестра держалась.
— Помоги мне! — Талиан поймал её руку и притянул к своей груди, на ходу складывая ладони бабочкой. — Представь что-нибудь ласковое, тёплое. Какое-нибудь очень светлое воспоминание. Представила?
— Они вот-вот прорвутся! Какое… кхем… ещё воспоминание?! Ты шутишь?!
Плюнув на приличия, Талиан подался вперёд и поцеловал её в кончик носа, в щёку, в уголок губ. Решил, раз воспоминания нет, надо его создать. Делов-то? И по мере того как он целовал её лицо, под пальцами в самом деле стало теплеть, но едва-едва. Недостаточно для заклинания.
Талиан отодвинулся на мгновение, чтобы выцепить взглядом разлетевшуюся в стороны дверь — яростно лязгало оружие, шелестела одежда, в нос ударил запах свежей крови, — а затем поцеловал самую красивую девушку империи в губы. Горячо и остро, будто с жизнью прощался, но не чувствуя при этом ни сладости, ни внутренней дрожи.
Ничего не чувствуя, по правде, кроме жгучего стыда.
А заклинанию словно этого и было надо — грудь обдало едва сдерживаемым жаром. Хотя странно… нэвий говорил о ярком и тёплом воспоминании… Но что тогда, что сейчас Талиана пронизывала боль и запоздалая, щемящая нежность.
— Руку вверх и резко вниз, — прошептал он, отрываясь от губ Маджайры. — Сейчас!
Нити послушно натянулись между их ладонями, ушли вверх и брызгами опали на пол. В горле у Талиана пересохло, и сердце забилось часто-часто. Вроде же сработало? Но почему…
Только он захотел спросить: «Почему ничего не происходит?» — как вокруг них выросла стена. Непрозрачная, на вид прочнее, чем созданный им утром купол, глубокого лилового цвета.
— Что это? — ошеломлённо спросила Маджайра, касаясь ладонью поверхности. — Отку… — и осеклась на полуслове, увидев сплетённое из нитей слово «Круговая защита».
— Сам только сегодня узнал, что так можно.
Талиан оглянулся на остальных и нахмурился. Если Демион, сидя на коленях, шипел сквозь зубы ругательства на шалейранском, самую грубую и грязную площадную брань, но как-то держался, то Эвелина совсем сникла. Она и до этого выглядела неважно, а теперь — когда её брови и ресницы заиндевели, а от лица отлила вся кровь — казалась белее снега. И уже не стояла. Лежала на боку, прижимая покрывшейся ледяной коркой треугольник к груди.
Кериан полностью скрылся в коконе из нитей и не издавал ни звука.
Зловещая тишина пугала. Гораздо спокойнее было, пока он кричал.
— Знаешь… когда ты сказал про «тёплые воспоминания», я не думала, что… — внезапно смутившись, так что порозовели скулы, Маджайра быстро свернула разговор в другую сторону. — Почему на ногах только мы? — спросила она и неловко коснулась его ладони пальцами. Поскреблась в неё, как в дверь — кошка.
Улыбнувшись ей одним уголком губ, Талиан переплёл их пальцы.
— Помнишь, в кабинете отца ты сказала… Мы — прямые потомки Морнгейла. Видимо, поэтому…
По правде, у него не было ни понимания происходящего, ни объяснений. Может, у Эвелины с Демионом просто сила воли слабая? Вот они и удар не держат, и боль вытерпеть не могут. Кто ж их знает?
В зале продолжали звенеть клинки. Талиан слышал предсмертные крики и грохот падающих тел. Леденящий холод от треугольника перекинулся на левую ногу, но… глубоко внутри, как потухшие угли костра, тлела мысль — он победил! Он сделал всё, что мог, и даже то, что не мог. Он вырвал у судьбы эти ускользающие мгновения. И он поцеловал свою сестру…
Милостивый Адризель, какой же он всё-таки идиот!
Запрокинув голову, Талиан расхохотался, стараясь не замечать катящихся по щекам горячих слёз. Он был на грани. И не иначе, как чтобы испытать его ещё крепче, напряжение и боль усилились.