Поэтому предложение соты Колбина и удивило. Чтобы попасть к себе, Талиану нужно было спуститься на один этаж по главной лестнице — и всё.
Однако довольно быстро он понял, что толстяк ведёт его не туда. Сразу, как тот на выходе из покоев тана Тувалора повернул направо — в сторону, противоположную главной лестнице.
Новое покушение?
Пальцы обняли рукоять кинжала. Дыхание выровнялось. Талиан приготовился отразить внезапную атаку, насколько к такому в принципе можно приготовиться.
— Нам сюда.
Сота Колбин распахнул перед ним дверь и отошёл в сторону, пропуская вперёд. Вот только коридор пустовал, и край серой каменной стены — без драпировки тканью или висящего ковра, — который просматривался из дверного проёма, выглядел для лучших покоев во дворце довольно необычно.
Талиан остановился и, смерив толстяка взглядом, произнёс:
— Сначала ты. Входи первым.
— Но как же… вы же… мой император. Разве могу?..
— Ты меня слышал. Входи.
Под его напряжённым взглядом сота Колбин вошёл внутрь. Талиан встал на пороге и огляделся. В крохотной комнатушке с узкой щелью окна ничего, кроме деревянной лавки и бадьи с розгами, не было.
Это что, порочная? Толстяк привёл его сюда, чтобы выпороть?
Вот только он не жертвенный барашек, а император — и на лавку так просто не ляжет.
Но раньше, чем мысли оформились в слова, сота Колбин повернулся к нему лицом, стащил через голову тунику и бросил на пол.
— Если выдержу пятьдесят розг, пообещайте, что смягчите своё отношение к тану Тувалору.
Вот оно что… Тот решил перед стариком выслужиться?
Нет, Талиан участвовать в подобном отказывался. Это было смешно!
— Не смейте уходить! Это вызов! — бросил сота Колбин ему в спину.
— Вызов? — обернувшись, Талиан окинул взглядом мягкое, дряблое тело с круглым пузом и отвисшими сиськами, а затем посмотрел мужчине в глаза. — За пятьдесят ударов я тебя убью. И завтра ты точно никуда поехать не сможешь. Подумай, что скажет старик, узнав, что я отделал тебя именно тогда, когда ты был ему та-а-ак ну-у-жен? — Он махнул рукой и отвернулся. — Дальше до покоев я дойду сам. Помощи не нужно.
— Видит венценосный Адризель и жёны его Суйра и Раге… — донёсся ему вслед голос соты Колбина.
— Заткнись!
Талиан в три шага преодолел разделяющее их расстояние. Идиота хотелось убить!
— Думаешь, они тебя не услышат? Так уверен, что Величайшие не придут и не спросят то, в чём ты так опрометчиво хочешь сейчас поклясться?
Он ещё не забыл, как вчера в тронной зале нити сложились в слова: «Мы слышим тебя». Да и как такое забудешь?! Бр-р-р!
При одной мысли пробирало до костей.
— А что мне ещё остаётся? — сота Колбин сглотнул, но глаз не отвёл. — Тан Тувалор точно не пойдёт вам первым навстречу. Слишком гордый. И вы не пойдёте. Ещё молоды и слишком упрямы. А старик… он ведь не вечен. Военный поход в такие годы его просто убьёт.
— Значит, от своего не отступишься?
— Не сегодня.
Талиан посмотрел себе под ноги и нахмурился. Смягчить отношения со стариком? Да он вообще с ним разговаривать не хотел! Ни о чём! Но нужно ли переть напролом?..
Все от него именно такой реакции и ждали.
Не поднимая глаз, Талиан тихо произнёс:
— Восемь.
— Слуги в нашем доме получают за разбитый горшок больше! — возмутился сота Колбин. — Не меньше десяти!
— У слуг крепкое тело, и они могут отлежать онбир-другой у родни. А тебе завтра весь день трястись верхом. Поэтому девять.
— Тридцать. Я выдержу.
— У тана Тувалора — да. У всех учителей, кроме Майрона — тоже да. Но не у меня. — Талиан отпихнул ногой валяющуюся на полу тунику, чтобы ненароком на неё не наступить. — Я никого не бил. Силу рассчитывать не умею.
— Хотя бы двадцать. Мой император, пожалуйста! — в лучших своих традициях заканючил сота Колбин. — Иначе несерьёзно…
— Ты сейчас о чём вообще думаешь?! — взвился Талиан, теряя терпение. — О собственном тщеславии или о старике? Если о тщеславии…
— Уговорили! Пятнадцать!
— Я отвешу тебе ровно одиннадцать ударов, а потом уйду. Ври потом, сколько хочешь, что ударов было хоть сто штук — и все ты выдержал. Мне плевать.
— Я никому не скажу. — Талиан недоверчиво скривился, и толстяк пояснил: — Ни про удары. Ни про ваше обещание смягчиться. Не скажу никому, иначе всё потеряет смысл. — У него на лице появилось странное выражение, которого Талиан раньше не видел. — Старику дорога ваша искренность. Он её ценит.