Наконец нэвий спросил:
— Неужели мой ответ настолько для тебя важен?
Отведя взгляд, Талиан кивнул. Произнести хоть что-то вслух не было сил.
— Твоя любовь меня пугает. Не могу найти для неё причин.
Слова обожгли болью. Внутри всё сжалось, стало трудно дышать. Талиан скомкал в пальцах подол туники и ниже опустил голову. Он так надеялся, что когда-нибудь наступит время, когда они с отцом смогут быть вместе. Всю жизнь об этом мечтал. Даже когда думал, что отца ненавидит.
Просто не понимал тогда, сколько в этой ненависти было любви.
— Тогда примите её как данность! — выкрикнул Талиан отчаянно и сжал кулаки. — Хотя бы… просто… не отвергайте! Неужели… Неужели о многом прошу?..
Нэвий встал, и Талиан вскочил следом, испугавшись, что тот уйдёт.
— Куда вы?!
— Я должен тебе кое-что сказать. Важное. Лучше сядь.
— Нет уж! Я постою!
— Как хочешь. — Нэвий посмотрел ему в глаза, и от этого взгляда по коже пронёсся озноб. — Твой отец тебя не любил. Это правда. Горькая, неудобная, вероятно, тебе совершенно не нужная, но правда. Её надо принять. Только я — это не он. Я… я не хочу оставаться заложником прошлого.
— Что вы хотите ска…
— Талиан, м-мальчик м-мой, я не желаю тебе смерти. — Нэвий невесомо опустил ладони ему на плечи, как будто был способен их сжать. — Не прощу себе, если ты умрёшь из-за меня. Лучше развоплощусь, чем позволю тебя ещё раз напоить меня своей кровью. Потому что готов пол-лю… л-лю… — запнувшись, тот так и не смог выговорить слово и закончил иначе: — Принимаю твою любовь.
Прав был нэвий — лучше присесть.
Талиан рухнул на бревно, словно у него подкосились ноги. Хотя… По сути, так оно и было.
— Что с тобой? Головокружение? Слабость?
Отрицательно мотнув головой, Талиан взглянул на нэвия: тот беспокоился за него и, кажется, искренне.
— Вы не мой отец?
— Я его нэвий. Это другое.
Талиан увидел, как на тунике стали появляться тёмные пятна. Глаза жгло, будто в них сыпанули песка. Пришло запоздалое осознание: эти пятна — его слёзы.
— Думал раньше, что мой мир разрушен. — пробормотал Талиан дрожащими губами, глотая слёзы. — Воин? Я им не стал, хотя всю жизнь потратил на подготовку… Император? Сейчас вся власть в руках тана Тувалора. Друзья? Я потерял Зюджеса. Не знаю, когда мы теперь встретимся снова, а Демион… с ним всё стало ещё сложнее. Любовь? Нужен я Эвелине, как телеге пятое колесо. Она крутилась возле меня из-за Маджайры. И только из-за неё решилась помочь. Семья? Только тут… тут…
Горло перехватило спазмом.
Талиан хотел рассказать, как счастлив, что встретил сестру. Ведь, несмотря на все трудности, они нашли взаимопонимание: Маджайра перестала видеть в нём соперника и в критическую минуту приняла его сторону. Без неё с ритуалом точно ничего бы не вышло.
Хотел рассказать — и не мог.
Слёзы душили, из-за них тело тряслось, живот скручивался и на пике спазмов, когда всё немело от боли, казалось, ещё немного и он вывернется наизнанку.
— Я могу чем-то помочь? — спросил нэвий.
Талиан отчаянно замотал головой и, не выдержав чужого пристального внимания, уткнулся носом в колени. Было мучительно стыдно. Не так он представлял себе встречу с отцом, не так…
Но они всё-таки встретились. Не с отцом, с его нэвием, но… неважно.
Всё это сложно было объяснить словами. Мысли появлялись в голове полновесными образами. Вспыхивали искрой в черноте сомкнутых век и разрастались до объёмной картины.
И невозможно было ни спрятаться, ни скрыться! Как и убежать от самого себя…
Снова перед глазами сходились массивные каменные стены уйгардской крепости, запирали точно в темнице, давили своей тяжестью, душили. Снова в проёме окна мрачной тенью вырастал Демион, а слова его, хриплые и злые, прикладывались к сердцу калёным железом:
«Ой, только не надо изображать, что любил отца».
«Избавь меня от своего лживого пафоса…»
Талиан тогда прогнал придурка, и всё обошлось. Но ещё пара слов в том же духе, и он за себя не ручался. Убил бы и, что убил, понял бы, когда всё уже случилось.
— Эй! Поговори со мной! Пожалуйста! Только не молчи…
Глухой голос нэвия словно доносился издалека, хотя Талиан знал: тот стоит совсем рядом. Только не почувствовать ни стука сердца, ни дыхания, ни тепла. Нэвий принадлежал миру мёртвых.
Талиан выпрямился и с остервенением стал тереть заплаканное лицо. От прикосновения мозолистых ладоней кожу неприятно щипало, но эта маленькая боль — ничтожная по сравнению с болью душевной — помогла немного прийти в себя.
— Когда узнал… что отец мёртв… даже думать себе запретил… о нём, — слова застревали в горле, Талиан чуть ли не выталкивал их из себя, с надсадным хрипом и кровью. — Шептал, точно заговорённый… никак, никогда… а в душе умирала мечта… хотел ведь… с отцом встретиться… завоевать его любовь…