И это здесь будет сидеть Андмар?! Среди этих чёрных озлобленных вонючих зверей?..
— Вы увидели достаточно? — вполголоса спросил его капитан Меджас.
— Достаточно, чтобы понять, что изменение наказания не было помилованием.
Как ни старался, Талиан не смог скрыть горечи. Из-за него Андмара прикуют к лавке, излупцуют кнутом и заставят грести до полного изнеможения в одном ряду с грабителями, убийцами и насильниками. С нижайшими из рабов. Разве забудется такое после отмены наказания?
Да никогда!
Талиан сжал кулаки и бессильно их разжал. Что он мог? Что мог изменить пятнадцатилетний ребёнок, даже если он готовился стать императором?
Ничего.
Урок вышел простым, но наглядным.
— Я хотел бы обсудить с вами наш дальнейший маршрут, но карта осталась в каюте, — ни с того ни с сего сказал ему капитан Меджас.
— Да, пойдёмте.
На удивление не осталось душевных сил. Наверное, Талиану должно было польстить, что капитан решил с ним посоветоваться. Но зачем? Он не был знатоком в мореходстве. Он даже не знал, как правильно называются все снасти и узлы. Хотя…
Благодаря Зюджесу, он мог хоть с закрытыми глазами завязать беседочный узел. Его ещё называли петельным. Этим узлом человек обвязывал себя, пропуская верёвку подмышками и затягивая вокруг туловища петлю, для страховки при подъёме на высоту или при опускании за борт. И то, он выучил его, потому что Зюджес в детстве дразнился, что может завязать самый сложный морской узел, а Талиан нет.
Каюта капитана оказалась тесной комнаткой с низким потолком, где не было ничего, кроме кровати, массивного сундука и откидного столика, на котором лежали сваленные в кучу бумаги.
— Садитесь, — предложил мужчина, пропуская его вперёд.
Талиан присел на край кровати и, чтобы зря не терять времени, вытащил из вороха бумаг карту побережья. На ней, в отрезках с расстоянием от города до города, был отмечен путь до Джотиса. Россыпь точек предупреждала о возможной мели, островерхими треугольниками обозначались рифы, а в углу стрелочками было выведено преимущественное направление ветров в зависимости от времени года.
— Я хотел бы вам кое-что рассказать прежде. Позволите?
Талиан поднял на рыжебородого мужчину недоуменный взгляд, но дал ему знак продолжать.
— Мой отец, Терон, много пил и поколачивал мою мать. Она вечно ходила с кровоподтёками и синяками на лице. Но всё, что мы с братом от неё слышали, было: ваш отец образованный, благородный человек… просто я его рассердила, просто я была недостаточно расторопна, просто я неуклюжая, просто мне, глупой, не дано его понять. И таких «просто» было великое множество. Отец мог избить её так, что она несколько дней кряду с постели подняться не могла, но оставался при этом «хорошим и благородным человеком».
Талиану стало неловко от подобной откровенности. Он заёрзал на кровати и опустил глаза, чтобы ненароком не встретиться с капитаном взглядом. Такими подробностями не делились, если дорожили своей репутацией. И Талиан не понимал, почему капитан решил именно ему доверить эту тайну.
— Он и нас с братом бил. Правда, реже. Нам это не нравилось, но мы терпели. И вот однажды отец пришёл пьяный и злой. Он проиграл в карты наши земли, наш дом, наших лошадей и даже нашу красавицу сестру. Мне тогда уже стукнуло четырнадцать, брату — пятнадцать. Нам бы взять папашу за грудки и вытрясти из него всю дурь. Но мы переминались с ноги на ногу, втягивали головы в плечи и слушали надрывные крики матери, на которой тот срывал злость. Мы слишком привыкли жить с мыслью, что мы слабые, а он — сильный.
— Зачем вы мне всё это рассказываете? — перебил его Талиан.
— Потому что я сбежал. Не выдержал и ушёл на следующий день с первым же кораблём в море. Куда угодно, лишь бы подальше от родного дома, — капитан Меджас сжал руки в кулаки, разжал, а затем протяжно выдохнул. — А брат остался жить с родителями в нищете. И как сказать… Два дня назад мы встретились. Впервые спустя двадцать лет. И он сказал мне одно-единственное слово. «Предатель» сказал он мне, проходя мимо, и тем же днём разразился шторм.
— Ваш брат погиб?
— Мой брат плыл на «Весёлой Летти», и только вы посчитали нужным вернуться за ним.
— Хотите сказать, что благодарны? Не стоит… — Талиан обнял плечи руками и сгорбился, его взгляд остановился на срезе сучка в половице. — Всё равно от меня ничего не зависит.
— Вот поэтому я и решился на этот разговор. Мой император, хотите верьте, хотите нет, но в четырнадцать лет я думал точно так же. Что ничего не могу сделать. Что даже пытаться бессмысленно. Что лучше смириться и молчать. А когда моя жизнь превратилась в оживший кошмар — такой, что хоть в петлю лезь, — что я сделал? Я трусливо сбежал. Но вам-то сбегать некуда.