Вздрогнув, Талиан повернул к капитану Меджасу голову. Вгляделся в его хмурое лицо с залёгшей между бровями складкой, в голубые глаза, и в голове зашевелилось смутное подозрение.
— Как зовут вашего брата?
— Майрон, сын Терона, из рода Олкимусов.
— Вы не были похожи, пока не нахмурились. Я знал… знаю Майрона. Он учил нас географии, истории и законам. Только я не знал, что он плыл на том корабле.
— Этим вы мне и нравитесь, — капитан Меджас ухмыльнулся, а затем опустился перед ним на одно колено. — Император Талиан Шакрисар, сын Гардалара Фориана Язмарина из рода Морнгейлов, примите мою клятву.
— Какой в этом смысл? — спросил он, отворачиваясь. — Тан Тувалор не даст мне принять ни одного мало-мальски важного решения самостоятельно…
Но капитан Меджас словно его не услышал.
— Быть верным только вам, исполнять любой ваш приказ, не жалеть для этого своей жизни — клянусь! — Кулак выбил гулкий звук из широкой груди. — Больше никогда не сбегать, не молчать при виде несправедливости — клянусь! В память о брате, если он мёртв, и ради искупления вины перед ним, если он жив… — прошептал капитан Меджас едва слышно, а затем громко добавил, срывая треугольник с шеи: — Именем Величайших, венценосного Адризеля и жён его Суйры и Рагелии, принимаете ли вы мою клятву?
Талиан смерил его долгим взглядом, отказываясь верить, что такое бывает, но капитан Меджас никуда не исчез. Всё так же стоял перед ним, преклонив одно колено, и ждал ответа. Первый человек после Зюджеса…
В горле встал ком, ладони вспотели. Это было так внезапно. Случайный человек, совершенно ему незнакомый, взял и вот так запросто протянул руку помощи. Решил рискнуть ради него своим положением, должностью капитана корабля и даже жизнью. И почему? Неужели лишь потому, что посчитал это правильным?
— Вы ведь понимаете, что я не могу освободить вас от службы тану Тувалору? — прошептал Талиан, чувствуя, как голос предательски дрожит. — Если, выполняя мой приказ, вы нарушите его распоряжение, то он запросто отрубит вам голову. Или придумает что-то похуже. Почему же… почему всё равно… — он ненадолго замолк. — Разве вам не страшно?
— Мне будет по-настоящему страшно, если вы привыкните жить с мыслью, что ничего нельзя изменить. Если из сегодняшнего дня вы вынесите именно такой урок. Ведь вы мой император. Если даже вы будете бессильны, то на что рассчитывать остальным?
Это был не вопрос — безмолвный вопль отчаяния. Сглотнув, Талиан вслушался в тишину: в размеренный скрип просмолённых досок, в отзвуки барабанного боя с нижней палубы, в топот ног над их головами — и скрестил на коленях пальцы рук. Он никогда не задумывался всерьёз над тем, какие большие надежды будут возлагать на него простые люди и какая это огромная ответственность. Он готовился стать воином, а не императором. Но судьба не оставила ему выбора. Судьба не спрашивала его, хочет ли он им быть. Просто в один из дней в ворота ворвался всадник и прокричал: «Да здравствует император Талиан Шакрисар!»
— Вы правы. Правы во всём. — Талиан выпрямился и оправил на себе тунику, чтобы не осталось складок, а затем накрыл ладонью протянутый ему медный треугольник. — Видит Суйра днём, а Рагелия ночью, что принял я вашу клятву. С этого дня я больше не буду втягивать голову в плечи. Это я вам обещаю.
Треугольная пластина нагрелась и засветилась малиновым. На удивление, Талиан не чувствовал боли, только лёгкое покалывание, а вот капитан Меджас едва держался, катая по щекам желваки. Но терпел. И даже когда из треугольника вырвались светящиеся нити, сплетаясь на широкой груди в слово «слуга», не проронил ни стона.
— Мой первый приказ, — тихо сказал Талиан, когда свечение угасло.
— Слушаю вас, мой господин! — стало ему ответом.
— Если тан Тувалор «забудет» отменить наказание, закупите провизии и товаров, а потом уйдите в длительный рейс. На это время освободите солдат в обмен на должность гребцов с верхних палуб или даже матросов, если они сильны в этом деле. На один рейс. А после него выдайте им полагающееся жалование и отпустите домой.
— Будет исполнено, мой господин!
Воодушевление капитана Меджаса оказалось заразительным. Талиан робко улыбнулся — и мужчина улыбнулся ему ещё шире. Он постарался как следует запомнить это простое лицо: загорелое, обветренное, с сияющими голубыми глазами и растрескавшимися тонкими губами, едва угадывающимися в рыжей бороде.
Лицо первого человека, вставшего на его сторону. Первого, но, даст Адризель, далеко не последнего.