— Скажи, я буду ждать её в кабинете отца через полчаса.
— Будет исполнена, мой императар.
Поставив опустевшую миску на стол, Талиан — как в отражении — увидел своё лицо с чуть нахмуренными бровями и закусанной губой. В глазах напротив не было ни бестолковой радости, ни презрения к добрячку-императору. Неужели Фариан раскусил его?
— Не рад подаренной жизни?
— Жизни раба, которую отнимут по первому же слову?
— Ты умнее, чем кажешься.
Фариан отвёл взгляд и произнёс в сторону:
— За вашей добротой, мой император, стоит непоколебимая уверенность в том, что если я подниму на вас руку, вы сумеете отразить удар. Это и притягивает, и пугает одновременно. Потому что какая-то часть меня жаждет проверить: а справитесь ли?..
— Хм, поразительная откровенность для раба.
Талиан поднялся на ноги, оправил на себе тунику и, глядя сверху вниз, сказал:
— Мне недостаёт знаний об отце, а ты — его любимец. Должен хорошо понимать отцовскую натуру, знать излюбленные привычки и слабости. Не растеряй свою откровенность, когда я вернусь.
Запрокинув голову, Фариан гортанно, от души расхохотался.
— Мой император, вот теперь я узнаю в вас себя. Скажите, вам тоже приходилось всю жизнь прятать свой ум от других?
Оставив вопрос без ответа, Талиан развернулся и вышел прочь. В соседнюю комнату, где его уже поджидал тонфиец с подготовленным нарядом и украшениями. Но сердце заполошной птицей продолжало стучаться в горле, отдавало барабанной дробью в висках и заставляло нервно подрагивать пальцы.
Его двойник — да кто он вообще такой?!
Чтобы видеть насквозь…
Глава 8. Эхо прошлого
Год 764 со дня основания Морнийской империи,
3 день рагелиного онбира месяца Большого урожая.
Когда Талиан открыл дверь бывшего отцовского кабинета, засквозило. С письменного стола ворохом взлетели листы бумаги и осыпались на пол после того, как где-то что-то оглушительно хлопнуло. Маджайра приподнялась на кушетке, застланной ковром и заваленной разноцветными подушками, и укоризненно на него посмотрела.
От возникшей неловкости у него вспыхнули щёки, и Талиан с трудом удержал себя оттого, чтобы начать извиняться.
— Как спалось? — приглушённо спросила Маджайра, так, что он едва её расслышал.
— Неважно.
Он закрыл за собой дверь и начал собирать рассыпавшиеся по полу листы. Сестра наблюдала за ним, полулёжа на кушетке, и под этим взглядом каждый шаг, каждое движение казалось угловатым и неловким. Собрав листы в стопку, Талиан положил их на угол широкого резного стола, развернулся к Маджайре и остался стоять со скрещенными на груди руками, оперевшись бедром о столешницу.
Их разделяло три шага, вряд ли больше, но почему-то казалось, что под ногами разверзлась пропасть. Что стоит только двинуться к сестре, в её сторону — и опора исчезнет, а минута пьянящего полёта под оглушительный бой сердца закончится смертью.
— С самого первого дня приезда сюда меня волновал вопрос, — произнёс Талиан, глядя на то, как сестра заталкивает пальцами в рот виноградины. — Почему тан Анлетти тебе не поверил? Даже не так. Что заставило его увериться в твоей причастности к убийству отца? Не думаю, что с самого начала тан Анлетти считал убийцей тебя. Но что-то заставило его передумать. Я хочу знать что.
Маджайра кинула обглоданную виноградную кисть на широкое позолоченное блюдо и потянулась за следующей. Талиан смотрел, как она обнимает губами виноградины, откусывая их по одной прямо с ветки, и медленно катает во рту.
Испытание на выдержку? Что ж, при желании Талиан умел быть невероятно терпеливым.
Стиснув челюсти, он перевёл взгляд на единственное в комнате окно, из которого открывался вид на панораму города. Но ему быстро наскучило разглядывать верхушки деревьев, черепичные крыши домов и шпили колоколен.
В кабинете отца, кроме стола и кушетки, почти ничего не было. По обеим сторонам от окна стояли шкафы, от пола до потолка забитые книгами. В углу, между столом и дверью в смежную комнату, приютились ненужные сейчас напольные подсвечники. Знать бы, что располагается там? За дверью? Но пока разговор с сестрой не окончен, нечего было и думать о разведке.
Маджайра молчала довольно долго, а когда заговорила, её голос звучал отстранённо и глухо:
— Потому что я планировала убийство отца, и Анлетти подозревал об этом. Но не я убила его. Кто-то меня опередил.
— Ты?! Но как же...
Талиан вытаращился на неё, словно впервые увидел. Только под его ошеломлённым взглядом Маджайра оставалась такой же невозмутимой и спокойной, как если бы речь шла не об убийстве императора, а о том, чтобы зарубить в суп петуха.