— Если бы ты только знал, до какого скотского состояния напивался император Гардалар Фориан Язмарин ежедневно, ты бы удивился, что я так спокойно говорю «отец», — хмуро произнесла Маджайра и обняла себя за плечи. — Тебе очень повезло вырасти в Уйгарде, в крепости Светлых танов. Ты никогда не видел, во что может превратиться человек, который пьёт с утра до вечера. И, даст Адризель, никогда не увидишь.
Внутри всё смешалось. Талиан не понимал себя, своих эмоций. Маджайру было жалко, она выглядела несчастной, но в груди при этом разрасталась тупая боль. Он так мечтал увидеть отца! Так стремился доказать, что достоин его!
А сестра… она… просто…
— Разве пьянство — причина для убийства? Ты думаешь, о чём говоришь? Он же был нашим отцом!
«И я столько лет прилежно учился, чтобы заслужить его одобрение», — хотел добавить Талиан, но не смог. Слова застряли в горле под убийственным взглядом сине-зелёных глаз.
— Он был слабовольным пьяницей, которому ни до чего не было дела! Вот, кем был наш отец. Последние года два он ставил подпись там, куда ему указывал Анлетти, и не вникал в бумаги. И, знаешь, к чему это привело? Наша казна пуста! Люди в провинциях недовольны высокими налогами. Солдатам в армиях выдают жалование с задержкой в три месяца. Здание императорского суда атакуют тысячи разорившихся просителей, которым больше некуда идти. У них больше нет дома. Дороги стратегического значения нуждаются в ремонте. И это далеко не весь список. — Маджайра брезгливо передёрнула плечами, поправила упавшие на лицо волосы и села на кушетке. — Если я начну перечислять все неприятности и долги, которые оставил нам отец, придётся говорить до завтрашнего утра. Конечно, Анлетти тоже приложил к этому руку, но его вина лишь в том, что он потакал безумным желаниями пьяницы и никогда его по-настоящему не останавливал. Слишком удобно устроился. Слишком боялся лишиться его расположения. — На лицо Маджайры упала тень, сделав его мрачным, а черты — резкими. — Прежде чем решиться на убийство, я долго колебалась. Промедление привело к тому, что меня подставили и императором стал ты. Так что…
— Но почему… Почему ты ни слова не написала мне об этом?!
— Я же не дура! Десятки людей читают нашу переписку. На меня тут же донесли бы Анлетти, и он принял бы меры. И, знаешь… — в её голосе появилась горечь, — меня это задевает больше всего. Всегда задевало. Как бы омерзительно ни вёл себя наш отец, сколько бы ни творил глупостей, Анлетти оставался ему предан. Даже любовь ко мне не сумела этого изменить.
— О каких мерах идёт речь?
Талиан понимал, что каждым новым вопросом роет для себя яму всё глубже и глубже, но остановиться не мог. Если узнавать об отце правду, то лучше всю и сразу. Сейчас, а не потом.
— Меня заперли бы в покоях и приставили кого-нибудь следить за каждым шагом. Чтобы выйти из дворца, даже прогуляться по саду, пришлось бы просить разрешения. Чтобы выбраться в город — тем более. О каждом моём неосторожном слове докладывали бы императору лично. А уж если бы я ляпнула в сердцах какую-нибудь опасную глупость, попала бы под стражу, в тюрьму. Потом и голову могли отрубить по подозрению в измене родине или из-за наспех состряпанного заговора против императора. Выслужиться хочет каждый, ты же понимаешь. — Маджайра криво ухмыльнулась. — Стоит только упасть с пьедестала, как тебе в горло вцепится сотня волков.
— Понимаю… Тем более понимаю, ведь именно это с тобой и случилось. Но всё-таки скажи… Как ты планировала убить отца?
— Хотела подарить ему курительницу с сандараком. На день рождения императора все подарки сваливают в кучу. Если не подписать коробку, то отправителя потом найти будет очень сложно.
— Но погоди! — Талиан в недоумении нахмурил брови. — Разве дым от сандарака не вдыхают, чтобы облегчить зубную боль и оздоровить дёсны?
— В определённой пропорции сандарак может быть полезен, но если увеличить дозу, он убьёт человека и даже лошадь.
Талиан рассматривал мозоли на руках и молча кусал губы. Стоило ли сравнивать суровое воспитание тана Тувалора с безразличием родного отца? Изнуряющие физические тренировки и политические интриги, в которые ты втянут с пелёнок? Стоило ли сейчас выяснять, кто из них двоих пострадал больше?
Руки сами собой сжались в кулаки.
— Расскажи мне всё, что знаешь про убийство отца.