Ему хотелось рассказать ей, что он не цветочки на лужку в Уйгарде собирал. Из него с раннего детства воспитывали воина. И это, кроме того, что он умел хорошо драться, значило и другое. Он давно свыкся с мыслью, что умер и его единственный выбор — погибнуть достойно или не очень. Он был готов сражаться в любой день и час, броситься в бой не раздумывая.
А Маджайра…
Когда махала кулаками и пинала его ногой, в каждом её движении горела нестерпимая жажда жизни. И сейчас Талиан видел в её глазах страх, чувствовал его в сжатых до предела кулаках, в гулко бьющемся сердце. Как бы сестра ни храбрилась, мысль, что он ударит её в ответ, вызывала в ней панику.
Он облизнул пересохшие губы, глубоко вдохнул, а затем произнёс, старательно выговаривая каждую букву:
— Я вынес столько ударов не потому, что слабак. Меня учили не бояться боли, а терпеть её. Терпеть — и изучать соперника. Терпеть — и продолжать драться. Терпеть — и побеждать. Но сначала терпеть. — Талиан потянул её на себя, перехватил за плечи и пару раз хорошенько встряхнул. Маджайра испуганно втянула голову в плечи и отвела взгляд. Её губы дрожали. — А тебя? Тебя этому учили? Ты выдержишь, если тебя ударят в полную силу, со знанием, куда надо бить? Маджайра!
— Посмотрим, что ты запоёшь, когда напьёшься. — Она подняла на него взгляд и отравила им душу: такая безысходность плескалась на дне сине-зелёных глаз. — Мне ли не знать?.. Ха! Вино быстро развязывает мужчинам руки.
Горло жгло огнём. Оно пульсировало болью, вторя ударам сердца. У Талиана не было ни желания, ни возможности искать слова убеждения. Он отпустил её плечи и провёл ладонями по рукам, успокаивая, а затем коснулся пальцами серебряного треугольника, висевшего у неё на груди.
— Если я ударю тебя хоть раз, дай мне с питьём сандарака, сестра. Я разрешаю.
Отцовский кабинет озарился малиновым светом. Пробуждённые к жизни волшебные нити сплелись в слово «смерть» и исчезли. Талиан посмотрел ей в глаза. Маджайра стояла перед ним ни жива ни мертва: белая, как статуя, выбитая из мрамора, с посеревшими губами и расширенными зрачками; испуганная и беззащитная.
Стояла — и словно ничего не видела. Ни малиновых нитий, ни даже его лица.
— Думаю, на сегодня наш разговор окончен.
Развернувшись, он двинулся к двери. Медленно, чтобы сестра не заметила ни скованности в движениях, ни потяжелевшего дыхания.
— Постой! Это… это была проверка…
Её пальцы неуверенно коснулись его спины, смяли ткань туники, а затем она вся прижалась к нему сзади и торопливо зашептала:
— Прости… Талиан, умоляю, прости меня! Но мне нужно было рассердить тебя… как-то обидеть… вызвать на откровенность… Ты бы вчера себя видел… Копия отца. Тот же взгляд, то же выражение лица. Прости… ну прости, пожалуйста! Хочешь, на колени перед тобой встану?
Талиан тяжело вздохнул, не пытаясь осмыслить, каким образом она додумалась до всего этого. Подраться с ним, чтобы что-то проверить? Почему бы ей тогда сразу петлю себе на шее не затянуть? Кричала вчера, что Фариан совершил покушение на императора. А сама?
— Что ты хотела проверить?
Маджайра уткнулась лбом ему между лопаток и натянула в руках тунику, заставив ткань отойти от спины.
— Скажи… Ты же не как Анлетти? Ты по-настоящему меня любишь… И не бросишь, если я оступлюсь? Ты останешься со мной, брат? До самого конца?
Перед глазами, как наяву, встали события вчерашнего вечера. Главный храм, сотни зажжённых свечей, Маджайра в ореоле тёплого оранжевого света и её слова: «Одиночество. Сильнее всего я боюсь одиночества».
Интересно получается...
Тан Анлетти провинился перед ней тем, что не выказал собачьей преданности? И не принёс собственную честь в жертву любви?
— Время покажет, — сказал Талиан просто, решив не давать обещаний, которым она всё равно не поверит.
— Ты злишься из-за проверки? Но я же извинилась…
Он мягко высвободился из её захвата.
— Обсудим это позже. У меня есть неотложные дела.
Только когда стражники закрыли за ним створки двери, Талиан позволил себе выдохнуть и устало привалился к стене. В теле разлилась боль — горячая, пульсирующая, вытягивающая силы по капле. На лбу и на висках выступил пот. Горло жгло и саднило.
Кто бы ни учил Маджайру драться, он отдал этому делу всего себя.
— Вам требуется помощь, мой император? — спросил один из стражников, озабоченно переглянувшись с напарником.
— Всё в порядке.
Талиан побрёл вперёд по коридору, придерживаясь стены рукой. Нелегко было изображать перед Маджайрой героя, но в её глазах он хотел быть именно таким: суровым и твёрдым, решительным и способным защитить от всех бед. Теперь сестра перестанет видеть в нём мальчишку и прекратит поучать. Или не прекратит, но…