Возможно, что именно гнев усиливает его способности. За этим надо ещё понаблюдать.
Более внимательного слушателя у него, наверное, не было никогда. Глаза Агарона заблестели, в руках появилось перо, и какие-то вещи он даже записал на пергамент. Где-то глубоко в душе Талиану было за себя стыдно, но не настолько, чтобы во всём сознаться. К тому же… Это ведь была не ложь? Не совсем ложь? Вдруг у него и правда есть такие способности?
Но когда Талиан потянулся к свиткам, Агарон отрицательно качнул головой.
— Поверьте, мой император, там нет ничего интересного. Но вот это… — он полез за пазуху и вытащил оттуда сложенный лист бумаги, — по-настоящему важно. Это письмо, которое ваш отец написал кровью, откусив себе кончик указательного пальца. Всё, что смог перед смертью.
Талиан едва не вырвал у него окровавленную бумажку, развернул и обомлел. В записке было всего два слова: «найди нэвия». И всё.
— Кто такой нэвий?
— Или что это такое?
Они с Агароном непонимающе переглянулись.
— Как это письмо попало к вам? Кто ещё знает о его существовании?
— Лекарь, готовивший тело императора к погребению, заметил, что у того правая рука сжата в кулак. Он попытался разогнуть пальцы, но у него ничего не получилось. Те закостенели в мёртвом хвате. А так как он мой добрый друг, то пришёл ко мне посоветоваться, есть ли способ открыть кулак, не калеча императора. Способ нашёлся, и так вышло, что мы вдвоём обнаружили записку. Я решил, что она предназначалась Маджайре, но…
— Про сестру во дворце ходили слухи, будто она убила императора?
— Да… и мы побоялись отдать записку в руки возможного убийцы. А потом стало известно, что вы прибудете в столицу. Так что…
— Спасибо. А теперь я всё же прочту бумаги?
— Только не здесь.
Агарон отвёл его в крохотную комнату, смежную между двумя залами и закрыл дверь, на следующий час оставляя в покое. Талиан, как и обещал, читал и сжигал прочитанные листы в жаровне. Огонь с радостью набрасывался на бумагу — та давала высокий оранжевый факел и осыпалась через пару-тройку мгновений пеплом. Зато в голове появлялась более-менее чёткая картина расследования событий того вечера.
Император умер, сидя за столом. Кто-то подошёл сзади и ударил его кинжалом в спину. Удар был только один, точный и сильный. Убийца должен был уметь обращаться с кинжалом, иначе удар не привёл бы к смерти. Но и в этом случае император ещё некоторое время оставался живым.
Наверняка он звал помощь, но слишком слабо и неразборчиво.
Если бы император стоял, то можно было определить рост убийцы, оценить по глубине нанесённой раны силу удара и понять, мужчина сделал это или женщина. Но император сидел, удар наносился сверху вниз, и всё, что смогли сказать лекари, что — возможно! — убийца правша.
Дальше — интереснее.
В кабинете было две смежных комнаты, в каждой по одному окну, и одна внешняя дверь, которую охраняли. Стражников пытали, но и под пытками те не сознались, что кого-то впускали или слышали шум. Кабинет располагался на девятом этаже, оба окна выходили к морю. От подножия скалы до фундамента дворца было пятьдесят локтей, от фундамента до окна — ещё сорок пять. Если бы кто-то в сгущающихся сумерках подплыл на лодке, то ему пришлось бы сначала взбираться по сыпучей, крошащейся под пальцами скальной породе, а потом — по гладким мраморным плитам.
Задача сама по себе трудновыполнимая, а в этом случае ещё и ограниченная по времени. Ведь в любой момент стражники, делающие обход, могли бы заметить человека на стене.
Однако тан Анлетти велел нескольким крепким мужчинам подплыть на лодке к основанию скалы и попробовать забраться наверх. Из пятерых добровольцев задачу не выполнил никто. Последний человек сорвался со скалы, когда до конца оставалось всего три локтя.
После этого тан Анлетти отправил ещё пятерых на штурм облицованной мрамором стены, здраво рассудив, что убийца мог проникнуть на территорию дворца другим способом. Только одних цепких сильных рук и подвижных ног, чтобы преодолеть гладкую отполированную поверхность с едва различимыми стыками между плитами, оказалось недостаточно.