— Понимаю, удар поставлен превосходно, — произнёс мужчина, засовывая палец в образовавшуюся в древесной коре вмятину. — Из раза в раз бьёшь в одно место почти без отклонений. Но лучше б ты использовал тренировочный столб.
— Я… Мы можем поговорить? — откинув меч в сторону, спросил Талиан и сел на траву.
Нэвий неопределённо пожал плечами и сложил на груди руки, но — слава Величайшим! — никуда не ушёл.
— Я думал над тем, что вы мне сказали. Ну… про мечту моего отца и империю, которую они пытались вместе с таном Анлетти построить… — Слова упорно не шли, и ситуация была глупой, но Талиан боялся, что если не выскажет всё сейчас, то второго шанса у него уже не будет, ведь завтра или послезавтра он уедет вместе с армией в Кюльхейм. — И оказалось, что отец… Я его понимаю. Я сам всегда восхищался Морнгейлом I. Ведь он… Когда он со своей армии высадился на землях нынешнего Агрифа, сражаться с ним было некому. Он мог пройтись огнём и мечом до самого Гросильва — и не встретить сопротивления. Но он этого не сделал.
Талиан бросил осторожный взгляд на нэвия — не ушёл? слушает ли? — и, найдя его на месте, продолжил:
— Для меня решение Морнгейла I казалось загадкой. С ним приехало около десяти тысяч воинов, но вместо грабежей и насилия, они построили дороги, распахали землю, женились и вырастили чужих детей. А ведь могли получить по сотне рабов. Это казалось… Немыслимо! — Талиану было неловко о себе рассказывать, поэтому он слишком театрально округлил глаза и всплеснул руками, неосознанно копируя соту Колбина. — В Уйгарде я стремился быть сильным, потому что видел: слабых порют розгами, запирают в чулане и не кормят. Победителю доставалось всё, проигравшему — ничего. Я захотел понять, почему Морнгейл I поступил именно так странно, перерыл всю библиотеку и ничего не нашёл. Пришлось писать Маджайре и просить у неё снять копии с…
— К тебе попали дневники Моргнейла, да? — перебил его нэвий, усаживаясь рядом. — Занятная книженция. Помню, как сам читал её.
— Да, это были дневники. Они…
— Словно опередили своё время?
Талиан замер на мгновение, осмысливая сказанное, а потом замотал головой.
— Нет… не думаю, что у Морнгейла возникли бы те же мысли, если бы он не увидел, до чего дошла непримиримая вражда между тогдашними Зенифой и Сергасом, весь ужас той битвы.
— Да… — протянул нэвий, задумчиво почесав затылок. — Кажется, там были строки, в которых Морнгейл признаётся, что обрадовался, когда противники испугались его войска и не пришлось отдавать приказа к атаке?
— Если в основу положить силу и репутацию лидера, то империя будет жить, пока жив её основатель. С его смертью начнутся волнения и беспорядки, и продлятся они, пока к власти не придёт новый сильный лидер. Но будет ли это всё та же империя? Нет… Каждый последующий лидер будет перекраивать её на свой вкус, пока империя, раздробившись на куски, не превратится в плохо скроенное лоскутное одеяло, — прикрыв глаза, Талиан на память произносил строки из дневника Морнгейла I. Сейчас он словно ступал по тонкому льду. Пытался ухватиться за ту единственную ниточку, которая связывала его с отцом. — Другое дело, когда в основе лежит триединство. Если три человека, наделённые силой и властью, решают вопросы сообща, ошибки будут возникать реже. Но если число их увеличить, начнётся бардак. Потому что там, где трое договорятся, сотня — передерётся.
— Убить троих одновременно крайне сложно, а пока жив хотя бы один — жива империя, — закончил за него нэвий. — Это из главы «Преемственность и традиции», кажется?
Талиан ничего не ответил. Не смог. Спазм сковал горло, мешая даже дышать. Но к счастью, молчание нэвия не отпугнуло.
— Знаешь, чем меня раздражает Маджайра?
Он отрицательно качнул головой и пожал плечами. Мол, и чем?
— Своей любовью к цифрам и стремлением всё ими объяснить. Она, как одержимая, считает прибыль и убытки. И не понимает, что если сдать Кюльхейм врагу, за ним падёт Агриф, а следом неизбежно наступит черёд Когрина. Люди для неё — те же цифры. Ей ничего не стоит за бокалом вина стереть пару ноликов.
О! Вот уж на эту тему он бы высказался! Нэвий осуждал Маджайру за равнодушие к человеческим жизням, но даже убийство тысячи человек меркло по сравнению с растратой императорской казны.
Отсутствие в решающий момент денег могло погубить всю империю — и тысячей смертей тогда дело бы не ограничилось!
Впрочем… Талиан посмотрел на сидящего рядом мужчину и вздохнул: сейчас было не время для обвинений.