Нет, смерть Лавердона никак не умещалась в этой рубрике.
Рагесс посмотрел на большие часы, висевшие в кабинете. Они показывали девять часов тридцать минут. Он только что поочередно допросил метрдотеля «Шлюпки», человека весьма осторожного, владельца заведения, слезно молившего замять дело, так как кабак открылся совсем недавно, и, наконец, Дору, проститутку, приятельницу Лавердона и Ревельона. Дора помнила и говорила только одно: Лавердон был любовником мачехи своего убийцы.
Выслушивать сетования этой дамы у Рагесса не было ни малейшего желания. Ночью, когда она узнала, что Лавердон скончался, она закатила такую истерику, что ее уложили в постель. Пусть там и остается. Теперь очередь за маленькой Лиз Рувэйр, сводной сестрой убийцы. Рагесс протянул было руку к делу Лиз, лежавшему у него на столе, но тут же отдернул ее, словно обжегся. Лиз Рувэйр была замешана в темном самоубийстве в парке Багатель, а там тоже сильно пахло Лавердоном.
Девять сорок. Время еле ползло. Патрон, конечно, отправился на военный парад в честь Дня Победы. Рагессу приходилось выпутываться одному. И как накануне он не догадался попроситься на демонстрацию?
Конечно, министр опасался осложнений. У господ военных хватало нахальства, они преспокойно маршировали через сутки после капитуляции Дьен-Бьен-Фу. Однако воспоминание о Ланьеле и Плевене, которых взяли в работу головорезы из экспедиционного корпуса, еще было слишком свежо. Многочисленные меры предосторожности были приняты, но Рагесс чувствовал себя неважно. Разве можно быть строгим к людям, выступающим против правительства, если оно сознательно допустило разгром под Дьен-Бьен-Фу? А тут еще на его голову свалился труп Лавердона… Рагесс ухватился за эту мысль! С трупа он и начнет. Кто им заинтересуется в первую очередь? Конечно, его хозяин, то есть Лэнгар.
Рагесс набрал номер телефона парижской квартиры полковника, но никто не подошел. Черт возьми, он тоже на параде. Забавно, что Лэнгар тоже празднует День Победы. В мае сорок пятого года он в немецкой форме отсиживался где-нибудь…
Рагесс приказал привести маленькую Рувэйр.
Он представлял ее совсем иной. В кабинет вошла благонравная девица в черном платье, красивая, с длинными ногами и маленькой грудью. Рагесс раздевал ее взглядом, пока она не смутилась. Тогда он придвинул ей стул, попросил сесть и еще бесцеремоннее продолжал осмотр. Затем он сказал неожиданно и ласково:
— Вот и второе убийство, в котором вы замешаны. Для девушки ваших лет это многовато.
— Я замешана и в войне, на которой погибло тридцать миллионов человек. И еще в других войнах поменьше.
— Не стоит так нервничать. Я свой вопрос обдумал и задал его совершенно серьезно.
— И я отвечала так же.
— Не похоже. Оба убийства касаются вас непосредственно.
— А войны?
— Это не одно и то же…
— Моего мнения никто не спрашивал ни в первом, ни во втором случае…
Рагесс почувствовал, что начинает злиться. Он хотел было сдержаться и сохранить учтивость, но решил, что, пожалуй, лучше хорошенько припугнуть эту языкатую девицу, сбить с нее спесь.
— Когда вы познакомились с Лавердоном?
— Я встретила его в доме моей матери вскоре после того, как его выпустили из тюрьмы.
— Какие отношения были между вами?
Лиз колебалась какую-то долю секунды.
— Ровно никаких.
— А у вашего любовника Максима С***?
Лиз так обрадовалась, что допрос пошел в этом направлении, что даже немножко растерялась:
— Я… я не знаю.
Рагесс заключил, что добыча поймана. Он сказал победоносно:
— Вы лжете.
— Вы не имеете права…
— Вы даже не моргнули, когда я напомнил вам об убийствах!
Лиз взяла себя в руки.
— Максима убило общество.
— Поздравляю вас, мадемуазель. А где вы прогуливались в тот вечер, когда ваш друг покончил с собой?
— В Пале-Рояле.
Действительно, в Пале-Рояле Лавердон высадил ее из машины, когда они вышли от Гаво. Потом он увез Максима в Булонский лес.
— А вы уверены, что в вечер убийства вы не видели Лавердона?
— Уверена, — несколько поспешно сказала Лиз. Она боялась, что он опять начнет копаться в подробностях той ночи.
Рагесс улыбнулся. Теперь он не сомневался, что маленькая Рувэйр так или иначе участвовала в убийстве Гаво. Он снова заговорил своим излюбленным тоном добродушного отца семейства:
— Я задержу, вас ненадолго, всего на несколько минут. Конечно, было бы лучше, если бы вы согласились помочь нам… Посидите немного в коридоре…
В десять тридцать Рагесс получил сведения от хозяина отеля, в котором жила Лиз, и в его голове зародился неясный план возможного выхода — любовная драма. Лиз хотела отомстить Лавердону, который ее бросил. Тем временем ему принесли дело Дювернуа, и он прикинул: нельзя ли пришить Лиз связь с коммунистами? Большого успеха такой вариант не сулил, но мог при случае запутать следы и оказаться полезным. У барышни рыльце было явно в пушку, недаром она так тщательно замалчивала все, что знала о деятельности Лавердона. Патрон будет доволен, он не хотел чтобы кто-нибудь копался в причинах, почему покончил с собой юный Максим С***. Настроение Рагесса начало улучшаться, когда он вспомнил, что Лавердон был немецким агентом и что его смертью неизбежно заинтересуется одно высокое учреждение. Он решил немедленно поговорить с Ревельоном, чтобы заранее защитить себя от Лэнгара.
Филипп Ревельон шел по тропинке к площадке, находившейся в нескольких метрах от моря. Он собирался побеседовать с тестем. Чуть подальше, у лодочного сарая, где волны тихо шипели на мелком песке бухты, дети, как всегда в это время, занимались плаванием. Ветерок доносил до Филиппа резкий голос преподавательницы:
— Брассом… Лягушкой… Брассом… Лягушкой…
Он сделал еще несколько шагов и увидел Кристиану, растянувшуюся на песке. Солнце окрасило ее кожу в цвет золотистой пшеницы. Линии тела Кристианы были так совершенны, что Филипп почувствовал волнение. Сейчас он спустится к жене и детям и будет счастлив… Никогда его жизнь не была такой спокойной и тихой. По-видимому, это и называется миром.
Странное дерево заслонило Филиппу вид на бухточку. У него не было ни ствола, ни листьев — одни мясистые, светло-зеленые трубки с зубцами более темного оттенка. Кристиана рассказывала ему, что это растение — одно из старейших на земле, что оно появилось сотни миллионов лет назад. На повороте тропинки, посыпанной гравием кораллового цвета, Филипп увидел знакомый силуэт тестя. Кадус устроился под пестрым зонтом в кресле из полотна, натянутого на сверкающие стальные трубки. Весь в белом, он напоминал министра, совершающего служебную поездку по стране дикарей. В руках он держал пачку написанных на машинке листков. Он поправил темные очки, давая этим понять, что появление Филиппа им замечено.
— Здравствуйте, зять. Из Парижа приехал Шардэн, мы уточним доклад, который я буду делать пятнадцатого мая на заседании Генеральной Ассамблеи. Ага, легок на помине.
Шардэн спускался по дорожке следом за Филиппом. Он был в шортах, но подтянут, как всегда. Даже в этом более чем легком костюме, несмотря на свой рост и худобу, он не выглядел смешным.
— Вас, вероятно, обрадовало падение Дьен-Бьен-Фу, — вместо приветствия бросил ему Филипп.
— Нет. Я огорчен, что дело дошло до этого.
— Я давно говорил вам…
Филипп перехватил сердитый взгляд тестя и понял, что совершил серьезную ошибку.