«Если Витька решил меня воспитывать, — в сердцах рассуждал Веня, — чёрта с два я сообщу ему причину моего опоздания. Ни Сомов, ни Вуйчик пока не совершили ничего предосудительного, поэтому вести об их появлении можно пока никому не сообщать. Хотя нет… Звереву об этих двоих сказать, пожалуй, стоит…» Размышления Вени прервал телефонный звонок, и дежурный дал команду на выезд. Вторую половину дня они занимались кражей.
В продовольственном магазине на Старотекстильной пропали две коробки с индийским чаем и одна коробка пакетированного киселя производства предприятия «Колос». Позабыв про свои обиды, Веня тут же включился в работу и путём опроса уже к вечеру обнаружил пропажу. Кисель и чай был похищен одним из грузчиков магазина, бывшим уголовником совсем недавно принятым на работу. Воришку доставили в местное РОВД, а директор магазина лысоватый толстячок по фамилии Буркин, вместо благодарности долго возмущался, когда узнал, что найденные товары будут изъяты и приобщены к вещдо́кам, вместо того чтобы тут же попасть на прилавок.
Ночь прошла спокойно, и он до пяти утра кема́рил за своим рабочим столом, и только уже под утро им сообщили о двойном убийстве на улице Гороховой, так что смениться пораньше и умотать домой у Вени и его коллег не получилось.
Глава третья
Когда Зверев вошёл в подъезд и, стараясь не испачкать брюки, вошёл в одну из распахнутых дверей, в квартире он увидел Костина. Веня энергично размахивал руками и ожесточённо спорил со старшим дежурной опергруппы Кравцовым. Кравцов пыхтел, его лоб покрылся испариной, но при всём своём желании, он не успевал даже вставить слова в энергичный монолог Вени. В помещении помимо спорщиков находились эксперт-криминалист Лёонид Валерьевич Мокришин и кинолог Генадий Логвин, чернявый круглолицый крепыш с небольшим кругленьким брюшком.
Гена сидел на табурете и клевал носом, у его ног, лёжа на грязном полу, устроилась лохматая овчарка по кличке Бармалей. Когда Зверев вошёл, пёс вскинул голову, пару раз вильнул хвостом и вслед за этим снова лёг, видимо, утратив к вошедшему всяческий интерес. В свойственной ему манере Лёня Мокришин бросил короткий взгляд на вошедшего Зверева, и тут же словно забыл про него, продолжая рассматривать через толстенную лупу смятый в гармошку чина́рик. Олёня держал окурок пинцетом, всячески его вертел и взирал на него как заправский ювелир, смотрит на ограненный алмаз, весом никак не меньше чем в триста карат. Чтобы привлечь к себе внимания, Зверев покашлял. Кравцов, увидев вошедшего, вздохнул с облегчением:
— Наконец-то! А то я уж думал, что мы будем до ночи тут торчать!
— О, Пал Василич!!! — наконец-то заметив начальника, воскликнул Костин. — Виктор Константинович у нас сегодня спешит куда-то, а я ему говорю, что до приезда Зверя покойников не трогать.
— Бешеный он у тебя, Василич, и упрямый! — продолжал Кравцов. — О ещё оба вы одного поля ягоды — что одного, что другого по полдня ждать приходится! И чего такого ты можешь найти, чего мы не нашли? Ладно, Пал Василич, раз приехал, то даю вам обоим ещё полчаса, у потом хочешь не хочешь, велю покойников уносить. Я если что — на улице.
Прошагав в сторону выхода на цыпочках, чтобы не затоптать следы, Кравцов покинул комнату.
— Где они? — спросил Зверев, когда дверь за следователем захлопнулась. Костин махнул рукой, и они прошли с соседнюю комнату.
Взору майора открылась удручающая картина. Серые обои, свисали клочьями, открывая уже успевшие подёрнуться плесенью голые стены. Повсюду валялись старые корзины, кастрюли и осколки битого фарфора. Расслоившаяся от влаги мебель состояла из нескольких прожжённого кресла, облезлого шкафа, все двери которого были сорваны с петель. Дополняло всё это убожество стоявшая в углу старое пианино, покрытое сорванными с окон занавесками. Однако всё это было не так безобразно, как то, что Зверев увидел у противоположной стены. Тут на двух старых вытертых стульях сидели худощавый светловолосый парень лет шестнадцати с отекшим от синяков и ссадин лицом и примерно такого же возраста здоровяк с искривлённым от боли лицом.