— А что это с вами стряслось?
Я поднес руку к лицу: на нем и вправду живого места не было.
— Не попал на подножку, когда слазил. Ночью, знаете, все не слава богу…
— Ну что ж, могло быть и хуже, — участливо брякнул он.
— Это уж точно!
Первый уже укладывал блокнот в карман, сунув карандаш в переплет.
— Как приедете в Ниццу, зайдите в комиссариат Для записи показаний.
— Хорошо.
— Кстати, мы уже звонили вашему шефу.
— На фига?! — завопил я. — Хотите, чтоб меня выперли? Старикашка строго-настрого запрещает нам брать пассажиров!
— Впредь будете осторожнее.
Вот скотина, а!
— Да откуда же я знал, что он…
— До свиданья! — перебил мотоциклист и по-отечески кивнул головой, будто предупреждая: «Смотри, парень, без фокусов, не то сцапаю когда-нибудь на вираже…»
Но я-то как раз не хотел, чтоб они меня сцапали, эти черти на колесиках!
Об этом я думал, глядя, как они один за другим удаляются по голубой дороге, похожие на игрушки из универмага.
Я знал, что мне не поздоровится, если я надолго засяду в этом грузовике. Через час-другой эти легавые усекут где-нибудь мою рожу — благо, ее показывают по всем каналам — и обман раскроется.
Я завел свою колымагу и притопил на полную. Но этот чертов шкаф будто топтался на месте. «Ягуар» мне был нужен, да и то…
Я добрался до Шаньи и на окраине города свернул на грунтовую дорогу. Я поставил грузовик вдали от шоссе, за густыми деревьями, чтобы его не сразу нашли, потом вернулся на дорогу и принялся голосовать.
Вскоре остановился один чудик-швейцарец, который ни фига не прорубал по-французски. Я попросил высадить меня в Шалон-де-Саоне; шоссе начинало вредить моему здоровью.
В Шалоне я купил себе новые тряпки в дремучем пригородном магазинчике, где наверняка не читали газет. Я вышел оттуда похожим на принарядившегося к празднику фермера, но меня это не смущало.
Мягкая шляпа, зеленые солнцезащитные очки — и я изменился достаточно, чтобы сунуться на вокзал. Мне повезло: через десять минут после моего появления в туннельном доме поезд уже уносил меня в Марсель.
Путешествие прошло без инцидентов. Я храпел в своем углу напротив старенького седого кюре. В ручонке он, как и полагается, держал молитвенник, но почему-то предпочитал глазеть на пейзаж.
В два часа дня я приехал в Марсель, а в три уже зацапал автобус на Сен-Рафаэль. Я чувствовал себя прекрасно: успел сходить побриться к марсельскому брадоскребу. В Марселе, городе, чья история уходит корнями в античность (как пишут спортивные журналисты, чьи авторучки всегда до отказа заправлены дежурными штампами), парикмахерам не в диковинку брить парня в синяках и со ссадиной на скуле.
Цирюльник, добродушный грек, побрил меня, стараясь не задевать ссадины и рассказывая, о предстоящем матче Реймс-Марсель, который должен был наделать шума в следующее воскресенье. По мне, так лучше такой разговор, чем сами знаете какой. Чтобы ему угодить, я сказал, что ничуть не сомневаюсь в победе марсельцев, и он тут же бесплатно пшикнул на меня облачком лавандовой воды…
Я вышел из автобуса на пересечении с дорогой в Гримо. В этом месте есть заправка, и я без труда нашел тачку, ехавшую в Сен-Тропез.
Солнце лупило вовсю, и Средиземное море изо всех сил старалось выглядеть, как на плакате в бюро путешествий. Жить было хорошо.
А Эмма-то, небось, и в ус не дует, думал я. Знай себе щелкает денежки, добытые благодаря такому идиоту, как я, которому палач едва не устроил великую стрижку… Правда, узнав, что я решил проветриться, она должна была чуток погрустнеть.
В Сен-Тропезе я поехал прямо в порт — в приморских городах иначе не бывает — и устроился на террасе кафе «Сенекье».
Тут уже начал попадаться англичашка; но не тот, что трясется над отпускными, а другой — богатенький психованный педик, приехавший поохотиться под ласковым южным солнцем на малолетних рыбаков и чистильщиков.
Я заказал пастис и разнежился. Было тепло, в воздухе веяло чем-то приятным, девчонки уже оделись по-весеннему, в яркое и цветастое… Только я не затем сюда притащился, чтоб на их задницы глазеть. Нет, у меня в голове зрел другой, более прибыльный проект.
Чтобы вылезти из дерьма, мне требовались деньги, и не какие-нибудь, а приличные.
А денег мне могла отвалить только одна персона — моя ненаглядная Эмма.
Взявшись за дело как следует, я смогу достичь цели. Я хотел этого изо всех сил. Я снова писал в повестке дня: «Иди или сдохни». Учитывая то, чем я за последнее время украсил свою биографию, полпорции пастиса такого обжору, как я, уже не устраивало.