"Не этим ли, - подумалось мне, - и объясняется готовность Любы исполнит любое желание Анатолия Козырева? Не он ли её гуру? Гипнотизирующий соблазнитель? Не ради ли него она, именно она, припрятала, то есть украла, рукопись деда "Рассыпавшийся человек"? Где Пестряков исповедуется и, видно, задевает своей иронией каких-то весьма известных людей... Иначе зачем бы он обещал родным, что эта книга, когда выйдет в свет, "как жахнет"?
Другой вопрос: зачем этому красавцу-тенору потребовалась рукопись?"
Вероятно, Верунькин "спонсор" Валерий заметил, что я почти не свожу глаз с "Люсьена Дюпрэ", тронул меня за руку и тихонько проинформировал:
- Еще один из тех, кто проигрался в пух-прах. Небось, последний смокинг остался. Психопат. Не может остановиться, когда удача пришла. Пока на жалости богатых бабешек держится... Вряд ли долго протянет. Сопьется.
- Но ведь пока трезв, - отозвалась я.
- Ждет подачки. Потом - в казино. Продуется и - бутылку из горла... Потом ещё одну... Игрок. Оголтелый игрок.
- Ну надо же! - фальшиво изумилась я. - А с виду такой суперменистый!
- Побирушка! - бросил с презрением Верунькин дружок. - Бабский угодник. Да ещё поет... Они за него хоть на крест... А ему только бы сесть за стол, где рулетка. Дуры!
Между тем пышноволосая дама в черном костюме и вдовица Михайлова в черных кружевах на розовом чехле о чем-то своем и, видать, задушевном, беседовали за столиком у самой сцены. черноволосая гладенькая головка Михайловой с тяжелым классическим узлом на затылке наглядно свидетельствовала о скромных притязаниях хозяйки, о её нежелании нервировать окружающих экстравагантностью, и, следовательно, непредсказуемостью.
А в моей голове уже созрела дерзкая мысль. Я должна была подойти к Анатолию Козыреву и спросить: "Зачем вы взяли у Любы рукопись её деда "Рассыпавшийся человек"? Где она теперь?"
Но тут, словно почуяв неладное, вдовица Михайлова и её подруга быстро поднялись из-за стола и - прямиком к красавцу-певцу. Между ними состоялся недолгий, видимо, приятный для всех разговор. Певец кивнул, глянул на дам своими большими, темными глазами и встал. Дамы последовали его примеру. Все трое направились к двери, которая вела в казино.
- Пошли? - предложила я своим спутникам. - Интересно же!
... Большой круглый стол... доллары... фишки... Свет выхватывает только зеленое поле и руки играющих. Мы с Веруней не играем, стоим за спиной её "спонсора". Он поставил на кон всего сто баксов. Напротив сидит супермужчина Анатолий Козырев. Он не знает, как справиться со своими руками. Они у него, чистые, с аккуратно, округло подстриженными ногтями, не знают ни секунды покоя. В его глазах горит то самое, что исстари обозначается как лихорадочный блеск... Он следит за расторопной лопаточкой крупье как-то сразу и хищно, и жалко. Шелест, шуршание, писк сотовых и, наконец, общее, послеродовое, отверженное - "ах!" Вопль струи адреналина, прожегшей организмы до сладкой боли...
Верунькиному дружку везло - ушел из зальца с добавочными ста баксами и их-то истратил тотчас, заказав нам всем в баре по коктейлю с пышным названием "Цветок душистый прерий". Цветок оказался холодноватым, сладковатым питьем, пахнущим корицей, гвоздикой и ещё какими-то травами. Долька лимона, насаженная на край фужера, мужественно держалась до самого конца, пока я свой коктейль не допила. Пришлось извиниться перед ней, когда захотелось кисленького... Так мы и живем: то пить нам надо, то есть, и уж тут кто кого... И ежели ты не способен оборониться...
Мне нужно было тянуть время в этом коктейль-баре, где за спиной молодца-бармена, одетого под Фигаро, высился стеклянный просвеченный насквозь "орган" из бутылок. Я ждала Анатолия Козырева.
И дождалась. Он появился как привидение в белом, - неустойчивая, медленная походка, странные движения рук... Его глаза переполнены страданием и безумием. Он прислонился к стене, схватился за бархатную портьеру, принялся её мять...
Не знаю, откуда взялась у меня дерзкая отвага именно сейчас, сию минуту, задать ему вопрос, так и просившийся с языка...
Конечно, очень кстати было то, что поблизости пока не наблюдалось его дам.
Мне же надо было услышать одно - попадала рукопись Пестрякова-Боткина ему в руки от Любы или же нет. Но это одно многого стоило...
Я быстро подошла к страдающему игроку-неудачнику и уверенным голосом шантажистки заявила:
- Вам Люба отдала рукопись "Рассыпавшийся человек". Куда вы её дели? Сожгли?
Он ещё явно не был готов соображать с той же скоростью, с какой я выстрочила свой текст, он, возможно, считал, что очередной проигрыш в казино - верх несчастья, остальное - пустяки. И он ответил мне с вялым безразличием:
- "Рассыпавшийся человек"?.. Рукопись?.. Я где-то потерял ее... Я уже сказал Любе...
И вдруг весь, всем телом вздрогнул, и черный гнев разбуженного властелина зажегся в его расширившихся глазах:
- Какое вам дело? Кот вы? Откуда?
Но - опоздал, голубчик! Опоздал! "Слово - не воробей..."
- Газета. Интересуемся биографией Пестрякова-Боткина. Если вы с ним лично встречались, - тараторила я с наивным огорчением в голосе, - если можете что-то о нем рассказать...
- Не встречался. Не могу, - отрубил суперкрасавец, у которого страсть игрока за считанные часы съела едва ли не треть телесных запасов, а глаза забила глубоко в ямы подглазьев.
Верунчика я от души поцеловала перед расставанием в душистую щечку. Ее "спонсору" любезно поклонилась:
- Спасибо. Отлично посидели.
А дома, сразу после душа, в халате, села к машинке и ещё влажными пальцами принялась стучать: "Рассыпавшийся человек"... Рукопись? Я где-то потерял ее". Козырев Анатолий Эдуардович, 7 июня, ресторан-казино "Императрица". Брал рукопись. У Любови Пестряковой. Зачем? Читать?"
Я, если честно, ещё не знала, пригодится ли мне в моих поисках убийц трех писателей услышанное от Козырева, но чувствовала - за этот кончик стоит тянуть. Налицо: запойный игрок-тенор очень болезненно зависим от своей страсти. А денег у него на игру нет. Значит, вполне вероятно, что кто-то, кто посулит ему сумму, может поставить перед ним определенные условия... И певец клюнет.
Значит... значит, следует выяснить, как, при каких обстоятельствах внучка Пестрякова-Боткина познакомилась с Анатолием Эдуардовичем, кто их свел, короче говоря. И давно ли?
Но прежде, на всякий случай, проверить, много ли читает полуфранцуз-полуцыган. А вдруг он библиоман-библиофил и жить не может без прочитанной с утречка в туалете прозаической или поэтической строчки?
Спросить у Любочки? Нет, это намерение отвергла сразу. Она и без того уже насторожилась. Следовало идти другим путем. Самым простым: подослать к нему Веруню. Разве она не ходит по знаменитостям с диктофоном, не берет у них интервью для своего лощеного журнала, где вперемежку фасонные флаконы с французскими духами и накрашенные девицы с расставленными так и эдак длинными, "фирменными", ногами, рекламирующие всякие одежки?
Веруня, умница, согласилась "пощупать" певца-игрока с легкостью необыкновенной, ибо, как выяснилось, редактор только что поручил ей выхватить из куч сенсаций одну "с душком аристократического порока", как он, выходец из якутской глубинки, выразился.
- Подробно, тщательно расспроси его о том, каких поэтов, прозаиков и драматургов он любит, - напутствовала я Веруню по телефону. - Что читал в юности. Что читает сейчас. И русское, и иностранное. Какую книгу держал, к примеру, месяц назад в руках. И что читает вечером. Разумеется, не сразу с этими вопросами приставай... Сначала про жизнь вообще... Для чего мне все это? Да есть одно дельце. Потом, когда раскручу, все, все тебе расскажу. Дерзай! Жду ответов, как соловей летов!
А пока, пока... не сидеть же, сложа лапки. Надо лететь, спешить, не упустить! Туда, туда, в милицию поселка Рогозино, где жил и умер писатель Пестряков-Боткин.