- Какие "эти сволочи"? - строго спросила полногрудая, многотелесная Галина, падая в кресло всей своей тяжестью и приминая сиденье почти до полу. - Какие "эти сволочи", прошу объяснить?
- Да которые последнюю мою веру в писателей порушили! Одни орут - "Мы, евреи, самые умные, честные и талантливые!" Другие, белобрысенькие: "Мы, русские, самые рассамые большие патриоты!" А как углядели эти дачки, так и кинулись со всех этих двух лагерей и схапали и теперь тут полный интернационал. Вон там, на подходах к Перебелкину нагромоздили общие баррикады, чтоб биться до последнего за свою добычу.
- Что ты такое городишь, Андрей?! - всплеснула руками гостья. - Какие баррикады? Их нет!
- Нет, так будут! - бодро пообещал раздухарившийся парень. - Вы ж за так добычу не отдадите? Ну, значит, простой-рядовой писатель, которого вы обдурили, пойдет на штурм не сегодня, так завтра... А я сяду и напишу книгу, как тут все развернется с огнем и мечом!
- Ты шутишь, Андрей? - неуверенно спросила Галина Сопелкина. - Я тебя прощаю. Я понимаю - "чеченский синдром"...
- Вот блин! - вскричал парень и крутанулся на месте. - Вот я дурак! Лезу с откровениями! А им это по фигу! Я тут, можно сказать, последнюю веру потерял, в этом гадостном Перебелкине! В этом гнездовье приспособленцев! Я, может, до смерти любил стихи Занесенского, а заодно и его жену Ою Вогуславскую. А теперь мне что о нем думать? Если этот самый Занесенский всегда сладко ел, что при Советах, что при демократах, потому что не высовывался! На крест и плаху ради народа не лез! Все больше по заграницам, по ресторанам, по отелям... А его эта Оя и того прохиндейливей. Она при этих самых "противных" Советах уж точно знала, кто из писателей гений, а кто не очень, потому что перышко-то у неё убогонькое, а гляди, пролезла в комитет, где раздавали Ленинские премии! А где она сейчас? Упала с вышки и в грязь лицом? Нет, блин, вылезла из одной змеиной шкуры красного цвета и срочно нарастила другую, демократическую, и ведает опять же премиями, но теперь с березовско-демократическим повидлом поверху. Во как надо жить! Если хочешь при любой власти семгу лопать и дристать омарами!
- Фу, Андрей! - рассердилась Ирина. - Какие выражения! Мы же с тобой договаривались...
Парень отшагнул назад, в глубь дверного проема, поднял обе руки вверх:
- Прошу прощения! Сорвался с привязи! Но не совсем. Настоящие выражения оробел употребить! А если бы употребил - все вороны и воробьи с веток мертвенькими попадали.
Исчез. Возник снаружи - шел крупным шагом к своему "теремку".
- Как ты, Ирина, с ним только ладишь? - шепотом спросила испуганная Галина, нервно щупая красный камешек на своем перстне. - Это же сплошной "чеченский синдром"! Сплошной! Он же опасен!
Она проследила настороженным взглядом, точно ли Андрей скроется в теремке у ворот, а когда он скрылся - вздохнула с облегчением...
- Приходится считаться, - тоже вздохнула Ирина. - Кто послал этих мальчиков на эту войну? Наше общество. Крути не крути, а мы за их спинами отсиделись... И продолжаем отсиживаться...
- Но нельзя же все брать в голову! - воскликнула гостя. - Иначе и жить невозможно!
- Может, и невозможно, - кивнула Ирина.
- Вот ведь какие ужасные наступили времена! - Галина выбралась из кресла, прошуршала юбкой к двери. - Всякий, кому не лень, может тебя оскорбить. При Советах, все-таки, такого не было, при Советах эти мелкие люди не смели... лить помои на заслуженных членов общества. Соблюдалась дистанция...
- Не бери в голову! - посоветовала Ирина. - Как твой-то? Как его радикулит?
- Растираю, уговариваю не расстраиваться... Он очень расстроился, когда прочел в газете про себя... ну что дачу держит тридцать лет... Там же так язвительно написали: "Бездарному человеку с синдромом бесстыжести эта дача, вероятно, станет прижизненным памятником, ибо иных, писательских заслуг, у него нет". Чудовищно! Не посчитались даже с тем, что у него ест награды... Медаль ветерана...
- Конечно, с прессой не поборешься, - посочувствовала Ирина. - Что есть, то есть. Но ты, вероятно, за чем-то пришла? Забыла?
- Ах, да, если есть - дай лейкопластырь, мой руку сильно занозил... Я занозу вытащила, обработала... Какая я-то молодец! - вдруг воскликнула с улыбкой. - Я-то своего Игорька в эту чудовищную армию не отдала! Я его очень вовремя в Канаду отправила! Там у меня нашлись дальние родственники. Спасла ребенка! И свои нервы уберегла...
- Браво, браво! - прозвучало рядом. Оказалось, Андрей подобрался к открытому окну веранды и так тихо, что мы его поначалу и не заметили.
- Ни хрена себе! - он полязгал зубами. - Ни хрена! По-вашему, выходит, только детдомовцы в армии должны служить, Родину защищать? А вы, чистенькие, при деньгах, своих сыночков спрячете и все дела? Во ексель-моксель, три шара в потемках! Во алгебра-арифметика в Перебелкине!
- Андрей! - строго позвала Ирина Георгьевна. - Но ведь, действительно, в армии, где царствует дедовщина, где то и дело солдаты убивают друг друга, где даже с пищей проблемы, где...
- Ни хрена себе! - перебил Андрей, который все больше и больше начинал нравиться мне. - Пусть, значит, нас, черную кость, огнеметом подчистую! Пусть тех, у кого никакой защиты, в военкомат под дулом! Пусть нас мочат на границе с Таджикистаном, в Абхазии-Грузии и где там еще? Чтоб, значит, тут, в Перебелкине и в других красивых местах любимые сынки и минуты пороха не нюхали? Чтоб у детей бедноты моджахеды головы срезали! Хорошо, хорошо толкуете, гражданочки! Только ошибочка может выйти. И выходит. Сиротские дети начинают соображать, где, что, почем. Начинают! А их уже не сотни тысяч, а миллионы! Им книжкино и всякое другое вранье до фени! Они ещё себя покажут, наколбасят, будь здоров!
- Вы нам что, лекцию читаете? - поинтересовалась ничуть ничем не смущенная дама Галина. - Вы бы лучше тем лекцию прочли, кто разрушил Советский Союз! Тогда такого не было бы! У меня мать была секретарем райкома партии и...
- Мирово устроились! Я это давно засек! - опять перебил парень. Одна бровь у него подергивалась. - Кто умелый, тот и в прошлой жизни при кормушке сидел, и в этой опять пристроился к окошку, откуда еду дают! Тот, кто умеет грести под себя, тот уж точно хоть при социализме, хоть при капитализме не пропадет!
- Андрей, - поморщилась как будто ничуть не уязвленная Галина и почесала ноготком свой пикантный курносый нос, - я понимаю, понимаю, вас слишком побила жизнь, но нельзя же все в одну кучу!
- Почему? - без тени улыбки спросил парень. - Куча-то из чего? Дерьмо к дерьму. Кто разваливал Союз? Простые-рядовые, что ли? Да верхние же! Начальнички! Охочие до привилегий! У которых вместо совести - дыра! Я много думал, читал... И они же опять вместе со своими детками к самым выгодным местечкам прилипли и колбасят, и колбасят... Я просек... Если выйдет напишу роман... или повесть...
- Успехов тебе, Андрей, - равнодушно проговорила весьма волевая писательская жена, сумевшая удержаться от раздражения, хотя право на него имела, так как оппонент охаял её без зазрения совести.
Но я знала конструкцию подобных дам. Они тем и сильны, если подумать, что - "плюй им в глаза - все божья роса". Они, может, уже с первого класса не ходят на свидание с собственной совестью, потому что сообразили совесть, как камень за пазухой против себя же, как противный голос с репликой: "А не стыдно тебе?" как раз в ту минуту, когда самый момент отгрызть сладкий кусок от общего пирога или ухо у соперницы...
Я уже знаю, пригляделась - только такие, за редчайшим исключением, пробираются во власть. Монстрообразные. Которые ходят только стаями и своих узнают по родственной вони. На прочих же, с претензиями жить исключительно по справедливости, - плюют, как на идиотов.