Я хорошо знал его первую жену и всех его четверых детей в разных возрастах помню. Я знаю, что Симонов сумел и после своей смерти не разобщить семью, как это подчас бывает, а сдружить. Как? Очень просто. Он составил продуманное завещание и никого из своих родных не унизил, не обидел. Правда и то, что ему было чем наделять - богатый человек. Так или иначе дружба между детьми сохранилась...
Всем, кто знал его за несколько лет до смерти, и мне в том числе, казалась нечеловечески исступленной его работа. Он писал, выступал, работал с теледокументалистами, мотался, как обычно, по миру. И вдруг звонок: "Симонов умер..."
Впрочем, не совсем вдруг. И не совсем "умер". Его, как говорится, закололи врачи. До лежания в нашей больнице он побывал в Париже. Там его осмотрели медицинские светила. Он жаловался на почки. Им же не понравились его легкие. Он успел потом побывать на симпозиуме в Ташкенте. Прилетел в Москву - очень плохое самочувствие. Куда? В Кремлевку. Там и умер. Сочли от рака легких. Но приехал профессор-легочник из Исландии и... Да, бывают же такие печальные курьезы... Этот профессор выяснил, что пациент много лет курил трубку. Исландец обнаружил слой смолы на легких писателя. И там, за рубежом, оказывается, есть, создана специальная машинка для очищения этого налета. Но - поздно... Все это мне рассказали в больнице, когда я приехал забирать тело писателя.
Какое ужасное у него было лицо! Что же за боль, что за муку он перенес! А ведь совсем недавно я видел его энергичным, красивым, с этими живыми, въедливыми глазами, белыми волосами и темными бровями! И надо свыкнуться с этим новым, пугающим обликом. Тяжко. Лучше не смотреть...
Где хоронить? Заранее было решено, что "согласно регалиям" - на Новодевичьем. Шуршат бумажки в руках чиновника, заполняющего анкетные данные. Вопросов нет - Симонов есть Симонов.
Вскрыли завещание. Воля покойного такова - кремировать и прах развеять. Почему развеять? Почему именно под Гомелем? Его личный юрист рассказал мне: там он воевал, попал в окружение, из которого выйти практически было невозможно. Там, в окопе, Константин Симонов поклялся одному полковнику: "Если мы все-таки прорвемся и останемся живы - я свой прах развею здесь".
Позже этот полковник стал начальником Белорусского военного округа.
Мне надо было все сделать быстро. Отвез тело в Донской крематорий. Получил обещание - через три дня отдадут урну с пеплом. Но у нас уже билет на завтра, на утро. Пробую убедить, растолковать. В ответ будничное: "Ничего не получится". Значит, пора предлагать деньги...
Ранним утром нам с юристом Келлерманом служитель крематория протянул горшочек. Мы в обмен отдали мятенькую бумажку - квитанцию. Это, признаюсь, страшненько и неловко - нести Симонова в горшочке. Конечно, прах, пепел, да и ещё к тому же кто может точно сказать чей. Нас же в "преисподнюю", где сжигают, - ни на полшага... Идем, молчим. Думаем об одном: как же так, вся огромная, разнообразная, набитая событиями, страстями жизнь поэта и писателя уместилась в итоге вот в этом горшочке? Вот и все? Тока?
Наши шаги отчетливы в тишине не проснувшейся толком улицы. И о себе, конечно, печалью о себе тоже, хочешь не хочешь... Раз такой человек - в пепел, то что ж ты...
... Через три месяца умерла его жена. Она знала, что больна, давно знала. Ее просьба - распылить пепел там же, "где Симонов", - была выполнена. Надо ли добавлять, как она любила его?..
Ускользнул... Не захотел сказать о Михайлове и трех из списка больше того, что сказал. Я смотрела вслед машине, увозившей от меня, возможно, самого ценного свидетеля.
Однако я не имела права совсем уж обесценивать информацию, полученную от "похоронщика". Ведь он первый, единственный протянул нить связи между Михайловым, Пестряковым-Боткиным и Семеном Шором. Последние, выходит... были обязаны Михайлову! Он дал им квартиры. А это - серьезное благодеяние.
Когда я подходила к дому, меня вдруг кто-то тронул за плечо. Обернулась. Милиционер в полной форме.
- В чем дело? - интересуюсь.
- Позвольте ваши документы.
- Зачем? Что такое я сделала, чтобы... И вообще сначала, согласно закону, вы должны показать мне свои.
- Пожалуйста, - он вынул из кармашка "корочки", развернул. Я схватила фамилию и имя "Петров Юрий Петрович".
- Итак? В чем дело? - подняла я голос, вынимая из сумки свои корреспондентские "корочки".
- Вы похожи на одну девушку... мошенница... орудует в вашем районе... У нас есть фоторобот. Если хотите - гляньте.
Действительно, в руках у него оказался портрет, сделанный машиной. На меня эта предполагаемая мошенница была похожа, как огурец на капусту.
- Извините, - милиционер смутился и, козырнув, отступил от меня шага на три. - Проколы и у вас бывают.
- Да, конечно, - согласилась я и пошла к подъезду.
И лишь в лифте сомнение царапнуло душу: "Чего это он пристал ко мне? Может, маньяк какой? Может, переодетый бандит? Может, это первый звоночек от тех, кто не хочет, чтобы я распутывала клубок?"
Попробовала вспомнить лицо милиционера и не смогла. Уж больно какое-то оно у него обыкновенное, самого среднего разряда, никаких особых примет. Если... если не считать щербинки над левой бровью.
Решила позвонить в отделение. Дежурный ответил сразу:
- Юрий Петрович Петров у нас не числится. Мы разыскиваем мошенницу. Может, кого ещё подключил горотдел?
- А так бывает?
- Бывает, - был ответ.
И я успокоилась. Тем более, что передо мной лежал длинный конверт с письмом из Швейцарии. Я прочла его медленно, как, возможно, страждущий читает рецепт для лечения ангины: "Полоскать горло следует соком клюквы с медом, а ноги пропарить в горячей кипяченой воде с горчицей..." Я бежала взглядом по хорошим словам и по очень-очень хорошим которые нужны, необходимы каждой женщине, но увы, достаются не всем... "Милая, любимая, самая-самая... Красиво жить, конечно, не запретишь. Живу я именно так красиво. Работаю с удовольствием, отношение ко мне отличное. А если добавить сюда швейцарскую сказочную природу-погоду, то нет никаких причин для жалоб. Я же сам знаю, сколько врачей хотели бы оказаться на моем месте. Но, родная, без тебя меркнет свет... Но, любимая, я считаю дни, а скоро буду считать часы, минуты до того мгновения, когда увижу тебя, как ты спускаешься по трапу самолета и уже издали улыбаешься мне одними глазами. Позволяю тебе вопить, царапаться, топать ногами и всякими иными способами открещиваться от меня, но факт есть факт - ты вся моя, потому что и я весь твой и наоборот. Каюсь, пробовал весь, с ушами, углубиться в дело, а тебя посадить под розовый куст где-то с краю. Чтоб не мешала. И рассыпать вокруг шоколадки-мармеладки. Чтоб жевала. Ничего не вышло. Я иногда даже на острие скальпеля вижу твою ехидно-веселую улыбку. В операционной, под включенной лампой..."
До чего же хорошо получать вот такие письма! И точно знать, что все в них - правда. И почти ото всей души жалеть многих и многих других - женщин, которые очень хотели бы, чтобы их любили так же преданно, несмотря на расстояния и выставленные условия, похожие со стороны на выверты, капризы. Я даже уверена что кому-то из них покажется диким - существование порознь, встречи от случая к случаю, несмотря на любовь. Я знаю, что многие и многие представительницы женского пола жаждут связать по рукам и ногам своего любимого всякими собственными предписаниями, едва "принесут себя в жертву", а именно - родят ребеночка, а то и двух. Более того, я понимаю, как важно рожать, особенно сейчас, когда население нашей страны катастрофически уменьшается. Так ведь и потому, что многие молодые женщины боятся иметь детей в разгар кризиса, когда не знаешь, как саму себя прокормить... Вообще у меня, как у огромного большинства моих сограждан, ощущение такое, будто идешь-бредешь по болоту и под ногами хлябь, никакой устойчивости. Но что самое-то опасное для души - затянувшийся поиск смысла жизни...
Не претендую на лавры. Не хочу числить себя в особенных. Но не могу смириться с тем что основной смысл женского существования - родить, выкормить, пустить в свет... А мои дети в свою очередь родят, выкормят... И так до бесконечности. И будут хвалиться, как хвалились до нашего прихода на этот свет миллионы Нин, Этель, Миранд: "У моего уже зубик прорезался". "А у меня такой умненький - уже сам чашку держит". И попутно: "Я купила такие чудненькие обои - уже прихожую всю обклеила", "Я схватила случайно дешевенький, но ужасно прелестный торшер". Ну и так далее.