Пока было возможно, Маннинг маневрировал. Затем он повел самолет прямо на цель, пока «Принц Ойген» не вырос над ним подобно башне. Штурман сообщал расстояние. Когда до крейсера осталось 800 ярдов, Маннинг нажал на спуск. Последовали томительные 2 секунды, пока тяги не освободят торпеду. Маннинг уже приготовился заложить вираж, когда внизу грохнул глухой удар, и правая педаль с неожиданной силой сбросила ногу летчика. Самолет резко накренился и попытался нырнуть носом.
Снаряд с «Принца Ойгена» попал в фюзеляж прямо под хвостовым оперением и перебил тяги рулей направления, высоты и триммера с одной стороны. Самолет резко клюнул носом и пошел вправо. Первой мыслью Маннинга было, что разбит мотор. Он лихорадочно пытался выровнять самолет, но ручка безвольно болталась, никак не реагируя на его усилия. Единственным способом прекратить снижение оказалось держать левое крыло внизу. Это трудно представить, но самолет продолжал лететь.
Все это заняло секунду или две. «Бофорт» продолжал нестись на крейсер на высоте 50 футов. Когда Маннинг поднял голову, прямо перед ним оказался правый борт «Принца Ойгена». Справа находился эсминец, не так близко, как крейсер, но и не дальше 200 ярдов. Зеленые трассы зенитных автоматов пролетали над и под «Бофортом» с обеих сторон. Пойманный между двух огней, Маннинг успел сообразить, что крейсер и эсминец в итоге обстреливают друг друга. Он не рисковал маневрировать, так как самолет еле держался в воздухе, однако больше не получил ни одной дырочки. Летящий над самой водой «Бофорт» не такая легкая цель, как может показаться на первый взгляд.
Каким—то чудом торпедоносец выскочил из зоны сосредоточенного зенитного огня. Иногда рядом с самолетом поднимались пенные фонтаны, показывающие, что тяжелые орудия «Ойгена» продолжают стрелять по нему. Методом проб и ошибок Маннинг обнаружил, что может удержать самолет на приличной высоте, дав полный газ одному мотору и приглушив второй.
В это время он летел более или менее параллельно курсу «Принца Ойгена» в направлении на восток, все дальше и дальше от своей базы. Но теперь Маннинг уже немного мог управлять самолетом. Он сначала повернул на юг, вышел из района боя, а потом направился на запад, на базу.
Через несколько минут они потеряли из виду германскую эскадру. Однако самолет все еще находился в пределах досягаемости германских истребителей. Когда кучка угольков, на которую сейчас походила германская эскадра, уже почти растаяла в море, сзади появились 3 Me–109. Маннинг по—прежнему держал избитый «Бофорт» у самой воды. Это было самое удачное место, если хочешь остаться незамеченным. Однако на переваливающемся, как утка, самолете нельзя было выполнять никакие маневры. И тогда 3 истребителя набросились на них.
Истребители начали поочередно заходить сзади. Здесь они были в безопасности от пулеметов, которые имели механические предохранители, чтобы перевозбужденный или неосторожный хвостовой стрелок не отшиб собственное оперение. Первый истребитель подошел на расстояние 500 ярдов и выпустил светящуюся зеленую трассу, которая опустилась в море, не причинив никакого вреда. Если все будут стрелять, как этот, им не о чем беспокоиться. Но если атака будет выполнена более решительно, у Маннинга почти не останется шансов спастись.
— Парни, подходят «Бофайтеры»! — радостно закричал из свой башни стрелок Осмонд.
Скользя над самой водой, «Бофайтеры» обрушились на второй истребитель, который немедленно прервал атаку. Но оставался еще третий Me–109. Его пилот, возможно, опасаясь, что пойманный «Бофорт» ускользнет, атаковал с короткой дистанции. Маннинг маневрировал, как мог, но на торпедоносец обрушился шквал снарядов. К счастью, большая их часть отскочила от брони турели, не причинив никому вреда. Только стрелок Осмонд был временно оглушен. Нимеровски, ланкаширский еврей, бросил свой бортовой пулемет, вытащил Осмонда из башни и сам сел на его сиденье. Он как раз успел дать длинную очередь, чтобы сорвать новую атаку первого «Мессера». К этому времени Маннинг, держа на запад, уже был достаточно далеко в море. Разочарованные Me–109 повернули назад.
Маннинг знал, что ему исключительно повезло. В Листере находилась школа истребительной авиации, и, судя по всему, германские пилоты были такими же зелеными, как их трассы. Если бы на их месте находились опытные истребители, они бы в момент прикончили подбитый «Бофорт», несмотря на вмешательство «Бофайтеров».
Когда Маннинг прилетел в Льючерс, уже сгущалась темнота и начался дождь. По пути домой он решил, что будет садиться на брюхо. Но теперь, когда путешествие благополучно завершилось, он подумал: а почему бы не попробовать выпустить колесики? Гидравлическая система текла, но закрылки и шасси вышли нормально, и Маннинг начал снижаться. Но снижение скорости и выход закрылков сломали хрупкое равновесие, которое удерживало самолет. Его финальный заход стал серией судорожных перегазовок. В результате Маннинг проскочил две трети полосы, но так еще и не сел. Впереди показалась колючая проволока, окружавшая аэродром, позади нее блестела река. Маннинг убрал шасси. Самолет плюхнулся на землю, пропахал 40 ярдов и остановился.
Маннинг, считая, что вернулся последним, не слишком волновался, что заблокировал полосу. В любом случае это было неизбежно. Но в Льючерсе еще ожидали хоть каких—то известий об Уильямсе, Бирчли и Арчере. Маннинг сбросил свою торпеду с самого маленького расстояния, привел назад тяжело поврежденный самолет, покрыв 300 миль над волнами Северного моря, и успешно посадил его. А в награду получил мощный фитиль от начальника аэродрома. Чем он думал, когда садился? Или он решил, что является единственным пилотом эскадрильи? Хладнокровный канадец заподозрил, что это не было уж СОВСЕМ несправедливо, и потому воспринял нагоняй спокойно.
А что с остальными самолетами этой волны? Оутон и МакКерн, шедшие на правом фланге шеренги, сбросили торпеды почти одновременно. Они оценили дистанцию как 1200 ярдов, и оба после этого были атакованы. Оутон летел прямо, пока не удостоверился, что торпеда пошла нормально. Когда он поворачивал вправо, его бортовой стрелок Блейден опустошил магазин своего пулемета на палубу крейсера. Через мгновение он пожалел об этом, так как спокойный голос из пулеметной башни сообщил:
— Пара 109–х позади нас. Прямо за килем.
Блейден судорожно вырвал пустой магазин, схватил новый и принялся заталкивать в гнездо. Теперь он был готов ко всему.
— Смотрите! Истребитель заходит прямо спереди!
Блейден высунул голову в окно с левого борта, ничего не увидел, бросился к правому борту, схватив этот пулемет. Мимо промелькнула красная трасса: ниже, выше, прямо сквозь правое крыло, буквально в паре дюймов от его носа. Затем появился сам истребитель. Высокая скорость сближения сделала прицеливание невозможным. Блейден выпустил очередь вслед ему, но истребитель уже скрылся.
МакКерн, следовавший за Оутоном, был атакован тем же истребителем. Пока истребитель приближался, хвостовой стрелок торпедоносца выпустил длинную очередь, зажигательные и трассирующие пули вперемешку.
— Я попал! Он сбит!
Me–109 потерял управление и посыпался вниз, но в считанных дюймах над водой он выровнялся.
Стрелки снова поглядели на германский крейсер, надеясь увидеть признаки попадания. Но «Принц Ойген» мчался полным ходом, абсолютно неуязвимый. Стрелки потрясли головами, не веря увиденному. От такого разочарования можно получить инфаркт.
Теперь эти два самолета направились домой. Вскоре они догнали «Бофайтер», у которого из правого мотора валил дым. Торпедоносцы подлетели поближе. Они ясно увидели пилота, который рукой показывал вниз. Он собирался садиться на воду. Торпедоносцы начали кружить на месте, дожидаясь, что у него выйдет. Посадка была выполнена безукоризненно, но самолет затонул через несколько секунд. Надувная лодка так и не появилась. Пилот и штурман остались болтаться в Северном море в 300 милях от дома.
— Давайте сбросим им лодку, — предложил Оутон.