Все, что я знаю точно — нельзя допустить, чтобы приютившие меня люди стали случайными жертвами этого непрекращающегося безумия. Я должен идти.
Светает, и я слышу, как Мутеса рядом с моей палаткой собирает вещевой мешок. Он настоял на том, что проводит меня до побережья, и это, должно быть, отчасти следствие нашей дружбы, а отчасти дань невысказанной благодарности за облегчение страданий несчастной Амы. Трудно будет прощаться с ним и его семьей; но больше мне не по ком тосковать. Случайные жемчужины мудрости Дугумбе — особенно его предостережение, что информация не является знанием — никак, к сожалению, не улучшают его образ действий. И, благодарный за его заботу, наедине с этими страницами я заявляю, что его определение знания не является благом ни для племени, ни для человечества в целом.
Я сказал ему, что, когда корабль прилетит, он не должен вступать с ним в бой, и не должен колебаться перед тем, чтобы открыть им мое местонахождение. Надеюсь, что он примет мой совет; правда, его воинственная гордость может не позволить ему так поступить.
Сквозь брезент палатки я слышу, как Мутеса шепотом зовет меня. Я должен идти. Если мы дойдем до побережья, я решил, что опубликую этот документ где-нибудь в Интернете, пусть пользы от этого будет немного. А после этого — у меня нет ни малейших иллюзий — я могу и буду спасаться бегством; но если Малкольм и остальные действительно хотят моей смерти, то я, похоже, уже мертв.
Глава 47
Берег Занзибара. 3 часа ночи, два дня спустя
Я старался излагать эту историю быстро, но завершить ее смогу еще быстрей, так как после всего, что случилось за последние двенадцать часов, совершенно ясно, что никто написанному не поверит. Мы живем в мире, который отличен от того, что существовал всего пятьдесят с лишним часов назад, от мира, где я начал эти записки. Насколько этот мир отличается от предыдущего, я пока не знаю и сам; я видел лишь малую часть. Но если по этой части судить обо всем остальном, тогда запросто может случиться, что на всей земле одни лишь мы, на борту этого корабля, осведомлены о произошедшей с миром невероятной трансформации. Все остальные могут лишь воспринять эту новую реальность как то, что всегда имело место; и в этом случае мои записи покажутся не просто невероятными, а безумными.
Я говорю "на борту этого корабля", потому что, как это ни странно, здесь и нахожусь. На борту огромного электромагнитного летательного аппарата, который вплоть до вчерашнего утра я считал самым потрясающим изобретением Малкольма Трессальяна. Я пишу, а на кровати рядом со мной спит Лариса, вымотанная, как все мы, попытками постигнуть случившееся. Это ничуть не уменьшило моей радости от возможности снова быть с ней и от открытия, что на самом деле никто из моих друзей не хотел проливать мою кровь. Радость настолько захватила нас, что это счастливое время обрело черты нереальности, и каждый миг я ожидаю пробуждения в лагере Дугумбе, под звуки походной кухни и чистки оружия. Наверное, именно поэтому я не могу спать, то есть не лягу спать, пока не допишу эту заключительную главу. Если и в самом деле в следующий раз мне суждено проснуться в этом новом мире, то может статься, эти страницы напомнят мне о том, как этот мир возник.
Не прошло и двенадцати часов после выхода из лагеря, как мы с Мутесой остались вдвоем; те несколько человек, что были с нами, сбежали. Они просто не вынесли зрелища корабля Малкольма, что возник на горизонте у нас за спиной. Я и сам был близок к чему-то подобному. Но Мутеса был, как всегда, стоек и решителен: для нас он нашел укрытие в дупле гигантского баобаба, и был готов сражаться плечом к плечу со мной, пока нам не придет конец. Он настоял, чтобы я вооружился, и я неохотно извлек наружу рейлган. При этом я абсолютно не представлял, как смогу обратить его против Ларисы и всех остальных, и спросил себя, не будет ли лучше для всех, если я просто-напросто сдамся.
К смятению Мутесы, именно так я и решил поступить. Когда корабль приблизился к дереву, где мы прятались, он настоял на том, что проводит меня до покрытой травой поляны на равнине, окружавшей баобаб, чтобы увериться, что меня не пристрелят, как собаку. Неясно, как он собирался этому помешать, но я был рад его компании в своей, возможно, последней прогулке по этой земле.
Бесстрашия Мутесы поубавилось, когда корабль начал медленно снижаться рядом с нами до тех пор, пока дно корпуса не скосило верхушки колеблющейся травы. Затем в средней части корпуса замигали маленькие зеленые огоньки, и в отворившемся люке показался Фуше, а за ним стояла Лариса! При виде ее мое сердце забилось сильней, несмотря на весь испытываемый мною страх: она казалась еще прекрасней, чем раньше, такой прекрасной… я даже не сразу заметил, что она что-то выкрикивает мне полным отчаянья голосом сквозь шум работающих двигателей. Прошло еще несколько минут, и, разобрав ее слова, я прогнал улыбку со своего лица.