Филипп выступил вперед.
— Рон, старина, — начал он, — я приношу тебе мои извинения. Не сомневаюсь, что ты меня поймешь и не затаишь никакой обиды. Но я всегда говорил, что правда есть правда, закон есть закон и человек должен рассказывать полиции все, что они желают знать, или в таком случае где было бы правительство?
Гарднер мигнул.
— Ты нас видел? Не говори мне про правительство, и где, черт тебя возьми, ты был?
— В коридоре, старик. Я не видел вас, да и слышал не слишком хорошо; но скажи мне как мужчина мужчине и без дураков, откуда мне было знать, что вы там занимаетесь такими глупостями? Мне это даже в голову не пришло бы. Конечно, предполагалось, что я должен был бы войти. Но в конце концов я подумал, что вы втроем прекрасно справитесь, если Вэнс перейдет к насилию…
— Ну хорошо, тебе нет нужды так убиваться по этому поводу, — заявил Гарднер, глядя на Филиппа с изумлением, которое вдруг сменил громкий хохот. — Ничего ужасного не произошло. Слушай! Так ты из-за этого выглядел таким загадочным во вторник у Дервентов? И почему ты… — Он посмотрел на девушку, но она не ответила ему взглядом.
— Вернемся к нашим баранам, сынок, — предложил Г. М. — Давайте снова поговорим о вечере понедельника. Когда вы повторили главный номер концерта к вечеру убийств, что вы стали делать потом?
— Ну, у Вэнса было хорошее чувство юмора. Мы напились.
— Отвратительно, — высказалась Франсис.
— Без всякого сомнения, — вежливо подтвердил Гарднер.
— Но вы говорите, что у него было хорошее чувство юмора. Он был увлечен игрой, которая должна была состояться наследующий день, — настаивал Г. М. — И это подтверждает заявление Дервента, Мастерс. Я не знаю, помнишь ли ты, но Дервент виделся с Китингом во вторник утром, и Китинг был все еще дьявольски увлечен всем этим. Черт меня побери, могу поспорить, что так оно и было! А теперь, Мастерс, смотри, что мы имеем. Все возвращается на круги своя. Мы копаемся в подробностях, но, всякий раз делая круг, приходим к одному и тому же старому вопросу: почему Китинг неожиданно отказался пойти во вторник на вечер убийств? — Г. М. покрутил шеей, высвобождаясь из воротничка. — Мастерс, а ведь это приобретает все большее и большее значение. И начинает меня преследовать. Не было такой причины, по которой он не мог присутствовать на вечере. Наоборот, все, в том числе его тщеславие и энтузиазм, говорило о том, что он должен был там быть. И тем не менее в период между тем, когда утром его видел Дервент, и временем после полудня, когда ему позвонила мисс Гейл, он развернулся в противоположном направлении. Говорю тебе, ты не далеко продвинешься, выясняя, кто стащил пушку. Обстоятельства изменились. То, что нам сейчас нужно, — это полный отчет о передвижениях, беседах и разговорах (если таковые были) Китинга во вторник. Мы должны узнать о нем побольше у его лакея; лакей — тот человек, которого я хочу видеть… Но в настоящее время прошу сообщить мне: кто-нибудь, кроме мисс Гейл и Дервента, видел Китинга во вторник?
Возникла пауза.
— Нет, — ответил Гарднер, приглаживая свои коротко подстриженные усы. — Но я видел его в среду, вчера, всего за пару часов до того, как его убили. Я был внизу в его квартире.
Филипп Китинг кивнул:
— Это и ко мне тоже относится, сэр Генри. Я звонил ему из офиса в среду утром, а потом еще раз после полудня. Но я не видел беднягу во вторник и краешком глаза.
— Так, кто еще? — подтолкнул Г. М. присутствующих, не без труда поворачивая шею в воротничке в сторону Соара.
— Кое-что заставляет меня полагать, — произнес тот, — что все эти вопросы направлены непосредственно ко мне. — Он раздавил в пепельнице сигарету, сложил руки и огляделся с мрачным видом. — Нет, поверьте мне, я не пытаюсь избежать вопросов. Я просто удивляюсь.
— Это так. В деле Китинга, сынок, есть три материальные улики…
— Такие же, как намеренная материальная улика при игре в убийство?
— Точно. Ты меня понял. Более того, с первого взгляда ни одна из этих улик не имеет особого значения. Первая — это портсигар. Вторая — это чрезвычайно интригующая и необъяснимая шляпа. А третья — вот это. Дай-ка мне саквояж, Мастерс. — Старший инспектор подвинул к нему саквояж, и Г. М. открыл его. Затем расстелил у себя на коленях миланский платок с золотым узором в виде павлиньих перьев. В этом окружении более чем где-либо было видно, что перед нами вещь редкой красоты. На фоне Вестминстера ее тусклый золотой цвет и изобилие ярких красок выглядели чем-то варварским. — Даже в газетах вы можете прочитать, — прогремел Г. М., — что чайные чашки стояли на этой скатерти! Я говорил вчера вечером с Дервентом, и он сообщил мне о ней очень странную вещь. Сказал, что за день до смерти Китинга — соответственно, это был вторник — Китинг купил у вас ее в условиях чрезвычайной секретности. Дервент говорил, что вы сами сообщили ему об этом факте во вторник вечером. Я не думаю, что Джем Дервент станет выдвигать беспочвенную ложь: для этого он слишком умный парень. Но кое-что в том, как он об этом поведал, меня насторожило. А что вы сами можете мне сказать по этому поводу?
Глава 13
ЗОЛОТАЯ СКАТЕРТЬ
Соар вытащил из коробки у своего локтя еще одну сигарету.
— Да, думаю, кое-что могу, хотя не знаю, что это значит, и не уверен, что хочу знать. И между прочим, могу я спросить, что показалось вам подозрительным в словах Дервента?
— Нет, сэр, простите за напоминание, но это мы задаем здесь вопросы, — вмешался Мастерс. — Так что если вы…
— Черт побери, это очень важно, инспектор, — заявил Соар, затем чиркнул спичкой, и волосатые запястья закрыли его лицо, пока он зажигал сигарету. — Однако на какой конкретно вопрос вы хотите, чтобы я ответил?
— Покупал ли у вас мистер Китинг эту скатерть?
— В одном отношении — да; в другом отношении — нет, — улыбнулся антиквар. — Спокойно, инспектор! Прежде чем вы загоните меня в угол, как вы это сделали с нашим другом Гарднером, позвольте мне все объяснить. Я собираюсь рассказать вам истинную правду, хотя ее, как я понял из близкого знакомства с криминальными делами, законникам и полицейским, похоже, трудно понять и принять. Во вторник (это день, который вас интересует, не так ли?) кто-то претендующий на то, что он — Вэнс Китинг, позвонил в мой офис и заявил, что желает купить этот предмет. — Соар коснулся богатых складок на скатерти. — Этот человек хотел, чтобы ее прислали немедленно, как он сказал, к миссис Джереми Дервент в дом номер 33 на Вернон-стрит.
— Запиши, Боб, — коротко напомнил Мастерс сержанту. — Это важно.
Г. М. нахмурился.
— Вы сказали, «кто-то претендующий на то, что он — Вэнс Китинг». Значит, вы сомневались, что это был Китинг?
— Нет, не совсем так. Тогда я не удивился. Вэнс Китинг был человеком нетерпеливым и частенько делал дела по телефону.
— Черт побери, это так. Он купил целый дом всего лишь за несколько часов до того, как его убили, — напомнил всем Мастерс. — Итак, сэр?
— …Он и миссис Дервент вместе рассматривали эту скатерть, восхищались ею в моем магазине буквально за неделю до того. Вот так-то, джентльмены. Любые другие рассуждения, откровенно говоря, не мое чертово дело. — Лоб Соара дернулся, когда он поднял брови; глаза его застлало легкой дымкой. — Я послал ее с личным курьером, моим помощником мистером Уиверном, в дом номер 33 на Вернон-стрит. Уиверн позже доложил мне, что он отдал ее горничной в дверях. Меня беспокоила только одна вещь. Я не совсем был уверен, что разговаривал по телефону именно с мистером Китингом.
— Почему? — мягко поинтересовался Г. М.
— Не знаю. Голос показался мне как бы старше. Не могу сказать, что я сознательно в этом усомнился, однако это запало мне в голову, вот и все. Между прочим, поскольку вам нравится, когда называют точное время, так этот звонок раздался в час дня. Я как раз отправлялся на ленч. А вернувшись с ленча, решил удостовериться. Так что я позвонил Китингу под тем предлогом, что хочу убедиться, что сделал все так, как он хотел, и все такое. И представляете, что я услышал? Китинг заявил, что не звонил мне и ни о чем не просил.