– Пройдемте, прошу вас.
Он повел их внутрь, в просторный вестибюль с белыми стенами. В глубине его виднелось несколько дверей, а по бокам тянулись ряды строгих и скромных скамей темного дерева.
– Пожалуйте сюда.
Он распахнул перед ними одну из дверей, и они очутились в огромном полутемном помещении без единой надписи религиозного содержания на стенах. В центре комнаты стоял длинный узкий стол, накрытый льняной скатертью, на котором Джим увидел медный сосуд с крышкой, расписанной причудливыми узорами.
– Мы в точности выполнили инструкции мистера Бигая, который в свое время получил все указания от покойного: тело после соответствующего ритуала было предано кремации.
Мистер Грант подошел к столу и взял в руки урну – так, словно она была не из металла, а из тончайшего фарфора.
– Извольте, мистер Маккензи.
Он подошел к Джиму и с величайшей торжественностью вручил ему сосуд.
Под бесстрастным взглядом Чарли Джим невольно стиснул челюсти. Он живет на другом конце света по собственной воле, и все происходящее здесь давно ничего для него не значит. Но теперь он вернулся, и вся его убежденность в правильности своего выбора вдруг обратилась в такой же прах, что покоится внутри этой урны. Вот и все, что осталось от Ричарда Теначи, великого вождя навахов, члена Совета племен, от деда, который заменил ему отца и до поры до времени – лучшего друга.
Джим долго стоял посреди зала с урной в руках, чувствуя себя никчемным идиотом. Вертел в руках блестящий металлический сосуд, как будто сжимая в ладонях свое прошлое. В голове копошился клубок слов, но ни единого Джим выдавить из себя не смог.
Глава 4
Его разбудил сотовый. Он открыл глаза в чужой постели; вокруг были полумрак и едва ощутимый запах дыма. Несколько мгновений он не мог понять, где находится. Память вернулась с той же неохотой, с какой он поднес к уху трубку.
– Слушаю.
– Джим, это Эмили. Ты не спишь?
– Нет.
Его тягучий голос недвусмысленно опроверг это односложное отрицание.
Он глянул на часы: восемь – и быстро подсчитал, который теперь час в Нью-Йорке. Чтобы поднять Эмили в такую рань, нужен по меньшей мере конец света. Зная ее, скорее можно предположить, что она еще не ложилась.
– Что у тебя?
Его рубленая, телеграфная фраза канула в пустоту.
– Мне надо тебе сказать одну вещь.
Джим, кряхтя, сел на кровати и ощутил беспричинную тревогу. А может, причина есть, только он ее еще не знает.
– Говори.
– Я ему сказала, Джим. Все сказала.
Легкое тревожное покалывание в висках. На какой-то миг Джим решил, что эти слова – не более чем эмоциональный всплеск, желание проверить его реакцию. Никогда бы не подумал, что девица дойдет до такого безрассудства. Он слегка повысил голос, в котором прозвучало лишь удивление:
– Что и кому ты сказала?
– Про нас. Линкольну.
И только тут Джиму Маккензи удалось уловить в ее голосе и слезу, и дрожь страха, который всегда следует за импульсивной смелостью.
Воцарилось короткое молчание, потом голос Эмили послышался совсем близко, как будто она пешком преодолела разделяющие их мили:
– Тебе нечего сказать?
Долгое молчание в трубке было красноречивее всяких слов.
– Могу только сказать, что ты сделала большую глупость. Очень большую глупость, Эмили.
– А я больше так не могу. Я люблю тебя, Джим. И ты говорил, что любишь…
– Мало ли можно наговорить в определенные моменты. Жаль, что ты не способна отличить правду от вымысла.
– Джим, я…
Голос Эмили прервался судорожными всхлипами. На их фоне возник неясный шум, и сразу же вслед за ним из трубки донесся мужской голос. Джим хорошо знал этот голос и удивился его ледяному спокойствию.
– Это Линкольн. Хороший денек, верно?
В который раз Джим поразился выдержке этого человека.
– Ты прекрасно знаешь, что ничего в нем хорошего нет.
– Надеюсь, у тебя осталась хоть капля совести, чтобы не пенять на неудачные дни.
Человек на другом конце провода взял паузу, чтобы закурить. Джим даже на таком расстоянии слышал, как тот легким дуновением выпускает дым.
– Я веду этот неприятный разговор только для того, чтоб Эмили поняла, ради кого она загубила свою жизнь.
– Думаю, нет смысла говорить, что мне очень жаль.
– Если это вопрос, то в нем уже содержится ответ. А если утверждение – позволь мне усомниться в его искренности.
– Значит, и говорить не о чем.
– Напротив. Говорить как раз есть о чем. Только я не уверен, стоит ли тратить время и слова на разговоры с тобой.
Джим закрыл глаза. Перед мысленным взором предстал четкий облик собеседника. Линкольн Раундтри, босс «АМС Интернэшнл», американский колосс, приложивший руку едва ли не ко всем секторам мировой предпринимательской и финансовой деятельности. Неутомимый и энергичный, несмотря на свои пятьдесят шесть лет и миллиарды долларов.
– Дело тем и кончится лишь по одной причине. Когда-то ты спас мне жизнь. Взамен я пощажу твою. Мы в расчете.
Еще одна пауза, наполненная сигаретным дымом.
– Я не желаю тебе зла. Мог бы пожелать, но оно не идет ни в какое сравнение с тем, которое ты причинишь себе сам. Жаль только, что меня при этом не будет.
Щелчок в трубке оборвал связь между ними – во всех смыслах. Джим еще какое-то время смотрел на телефон, словно не был уверен, что разговор в самом деле окончен. Щелчок «моторолы» словно топором отхватил часть его жизни.
С Линкольном Раундтри он познакомился шесть лет назад, когда еще летал в Скай-Рейндж. Тот приземлился в западном аэропорту Большого каньона на своем новехоньком белом «фолконе» с синей эмблемой АМС, возвестив о своем прибытии ужасающим ревом реактивных двигателей. Линкольн был близким другом владельца Скай, и Норберт Стрейтс, директор лас-вегасского филиала, самолично прибыл на их стоянку, чтобы встретить его.
Он вышел из самолета в сопровождении отряда секретарей и помощников. От взлетной полосы пешком дошел до главного здания – низкого, довольно нелепого строения, выкрашенного в два разных оттенка розового цвета. Джим, напустив на себя рассеянно-безразличный вид, стоял у входа, привалившись к стене.
Линкольн Раундтри воззрился на длинноволосого краснокожего в летной форме, с праздным видом стоящего у дверей.
– Индеец?
– Наполовину. Решайте сами, какая половина вам больше по душе.
– Как звать?
– Джим Маккензи, навах Соляного клана.
– Самолет хорошо водишь?
– Не знаю. Думаю, лучше всех.
Джим снял темные очки и вперил в гостя разноглазый взгляд. Линкольн не выказал ни малейшего удивления, только губы скривил в усмешке.
– Как тебе верить, если даже твои глаза противоречат друг другу?
Джим пожал плечами.
– Тоже сами решайте. Выберите глаз, который вам больше приглянулся, ему и верьте.
Линкольн Раундтри кивнул, и улыбка его стала шире. Затем повернулся и, не добавив больше ни слова, последовал за Норбертом в здание. Однако для Джима не было неожиданностью, когда директор назначил именно его пилотировать вертолет к Большому каньону и оставить там высокого гостя, решившего сплавиться на плоту по бурной Колорадо.
Увы, за деньги можно купить многое, но не все. Пока они летели, погода изменилась. Линкольна пытались отговорить от продолжения экскурсии, но он настоял на своем и вступил в единоборство со своенравной рекой, которая, словно в отместку, выдала ему такую бурю, какой, пожалуй, не помнили старожилы тех мест. Надувной плот перевернулся, и Линкольн Раундтри очутился на крошечном островке, с раздробленной ногой и перерезанной бедренной артерией. Проводник, вытащивший его на сушу, перетянул ремнем бедро, остановив кровотечение, но это было лишь полдела: требовалась немедленная госпитализация.