— Не тяни! — жестко потребовал мгновенно побледневший и осунувшийся Георгий, — Решил сказать, так говори, и не надо этого театра!
— Гоша, — мягко остановил его Данила, — честное слово, ты тоже будешь крайне удивлен. А нервничать не надо. Пусть кто-то другой нервничает.
Георгий посмотрел ему в глаза, увидел, что Даня улыбается и подмигивает, подумал — и успокоился.
— В общем, — запал у Гершанка прошел, хотя и не совсем, — не только мы двое предполагали, что имело место убийство. И даже не одно. Вы помните, как Максим Максимыч, царствие ему небесное, подарил имениннице какой-то документ и посоветовал купить соседний участок. Так вот, сделал он это не с дуба рухнувши, как всем сначала показалось. И, собственно, за эту бумажку поплатились жизнью как Варвара, так и он сам. Когда мы поехали в Москву, Алексиса допрашивать, оба даже не подозревали, насколько полезной информацией он нас снабдит.
— Во-первых, — вступил Данила, — он все время говорил, что Варвару стукнули по голове, а не толкнули. И про съемные детали кресла тоже упоминал, но мы не обратили внимания. Потом о долгах, которых Варя никому не прощала. И патологоанатом, который нам предоставил копию заключения, тоже сообщил много интересного. В частности, о том, что следы на лице покойной оставило кольцо с большим камнем весьма оригинальной формы. Ну, сперва мы с Осей как-то пропустили мимо ушей то, что он говорил. Кольцо должно было оставить следы, если били кулаком. Все, кого мы… с кем мы разговаривали, говорили о пощечинах, и колец никто из подозреваемых драчунов не носил.
— Короче, сложилась такая картина, — прервал его Ося, горя нетерпением, — Во время семейных разборок у именинницы в комнате постоянно присутствовал некто третий. Стоял в углу за шкафом, наверное. Он слышал все, о чем говорила Варвара со своими визитерами. Слышал, мотал на ус и понемногу понял, что это уникальный шанс безнаказанно избавиться от врага — безжалостной и бессовестной шантажистки. Когда последний посетитель вышел, этот человек подошел к Варьке, которая, скорее всего, присела в это самое кресло, — тут он подошел к пыльному громоздкому монстру, — Снял вот эту шишечку, — и Иосиф на удивление легко вынул из паза одно из резных украшений спинки, формой повторявшее львиную лапу на конце подлокотника, — и этой импровизированной булавой со всей силы ударил сзади Варвару по голове. А когда она свалилась на пол, присел рядом и от злости — а может, и из маскировочных соображений — заехал мертвой или умирающей бабе в челюсть. Так было дело, Лидия Евсеевна?
— Держи ее! — метнулся к соседке Даня и перехватил старуху уже возле самого выхода.
Когда он тащил обмякшую в его руках преступницу обратно к стулу, злосчастный перстень — круглая выпуклая поверхность, облицованная мелкими красными камешками — так и сиял в ярком утреннем свете.
— Как же так? — изумленно пробормотала Лариса, не глядя на злоумышленницу, а почему-то нервно накладывая себе в чашку сахар — одну ложку за другой, — Вы же дружили с мамой! За что?
— А вот за что! — не дождавшись ответа от безмолвной Лидии Евсеевны, ответил Иосиф, показывая все ту же бумагу, — Это долговая расписка на пятьдесят тысяч долларов. Дана неким Игорем Петровичем Поморцевым Максиму Максимычу Курицыну, с обязательством выплатить в трехлетний срок. Ведь ваша фамилия Поморцева, Лидия Евсеевна? А вашего брата звали Петр? Должник — ваш племянник?
— Игорек… — выдохнула Лидия, отнимая руки от залитого слезами лица, — Игоречек… Он не виноват был, господи, ни в чем не виноват. Они с Варькой его в свою аферу впутали, спекулянты проклятые, а он такой был хороший мальчик, такой доверчивый…
— Я эту историю помню, — грустно произнесла Зинаида, смотря в окно на золотистую от солнца поляну, — Он был мальчик для битья, подставное лицо. Шестерка. Его заставили расплачиваться за все, он влез в страшные долги, кое-как отдал, но, видать, не всем.
— И теперь вы решили его спасти? — поинтересовался холодным голосом Данила, — Максимыч передал полномочия тетке, чтобы она вытрясла из должника последнее. Ему пришлось бы продать квартиру, или вам — дом, в котором живете. Так?
— Да у Игоря кроме жилья ничего не осталось! — сорвалась на крик Лидия, — Куда ему — на улицу, с женой и детьми? А может, мне? Какой позор, господи, какой позор на старости лет!