За прошедшие годы Катя видела Его три раза, абсолютно случайно, мельком. В первый раз – сразу после развода. Она уезжала в Москву и из окна медленно ползущего вдоль перрона вагона увидела Его. Он шел сердитый, как обычно, какой-то неухоженный, привычно сутулился и держал руки глубоко в карманах куртки. Внезапно поднял голову, словно на зов, встретился с Катей взглядом, изменился в лице, вспыхнул какой-то беззащитной детской улыбкой, изумленно собрал в складки высокий лоб… Неумолимый тепловоз вез Катю в столицу, резко и решительно оборвав возможную встречу.
Второй раз она видела Его перед Новым годом, в толчее шумной улицы. Он большими шагами быстро шел по другой стороне. Плечи подняты, руки в карманах, подбородок зарылся в исландский шарф. Их разделял сумрак декабрьского пасмурного дня, плотный поток медленно движущихся грязных машин, разбрасывающих вокруг себя шматы грязного мокрого снега. Катя даже не была уверена, что это Он, но первым желанием все равно было броситься к Нему, растормошить, заглянуть в глаза снизу вверх…
Только не побежала, рассеянно посмотрела, как человек нырнул под арку и исчез в темноте двора.
В третий раз Катя, можно сказать, рисковала из-за Него жизнью, встретив на заправке, за рулем хорошего автомобиля, в компании шикарной дивы. Он, разумеется, не заметил Катю, но от глупой яростной ревности, проснувшейся вдруг спустя столько лет, Катя вдавила резко педаль газа и вылетела с заправки на проспект, еле-еле встроившись перед мчавшимся джипом.
Резко перестраиваясь из ряда в ряд, используя любую щель, старалась побыстрее убраться подальше, чтобы, не дай Бог, снова Его не увидеть рядом с молодой лучезарной красоткой.
Только дома поняла, что вполне могла не рассчитать свои силы, так и остаться на дороге покореженным памятником безвозвратно ушедшей юности. Оттого долго и взахлеб рыдала в подушку, проклинала вечную неустроенность мира.
19
Катя осторожно достала из сумочки зеркальце, пытливо вгляделась в свое отражение и ужаснулась. Долгий перелет с урывками сна положил под глаза резкие серые тени. Глаза казались запавшими, тусклыми и безжизненными. Кожа лица стала желтоватой, с пергаментным налетом от сухого кондиционированного воздуха. По лицу разбегалось множество тонких морщинок, знакомых до мельчайших подробностей и в лучшие дни почти не заметных. На виске предательски выбивался толстый седой волос.
Все-таки хорошо, что это не Он. Дояркову на мои морщины плюнуть и растереть, а Он бы сразу заметил, как я постарела, со вздохом подумала Катя, но злосчастный волос все же решительно выдернула.
От пессимистических мыслей ее отвлек появившийся снова знакомый полицейский. Он подошел, ведя за собой высокую блеклую немку в медицинской униформе. Оказалось, она пришла, чтобы оказать посильную помощь больному русскому. Ловко и профессионально она растолкала спящего Пояркова, заставила выпить принесенную с собой в стаканчике мутную бурую жидкость. В ответ на его скорчившееся в гримасе лицо она весело прощебетала, что сейчас станет намного легче, сосчитала пульс, одобрительно похлопала по руке и предложила помощь Кате.
Катя категорически не хотела микстуры, от которой у Дояркова чуть глаза на лоб не вылезли. Пришлось со слащавой улыбкой уверять, что она-то себя чувствует просто отлично… Только что ж тут может быть отличного, когда при одном взгляде на тебя сразу микстурки попить предлагают?
Пояркову медицинская помощь пришлась кстати. То ли микстура действительно была термоядерная, то ли он просто выспался, но, посидев минут пять, уставившись в одну точку, он потряс головой, проморгался и вполне сносно заговорил:
– Кать, как у нас со временем?
– Поспать больше не успеешь, а в остальном должно хватить, – успокоила Катя. – Сам идти сможешь?…
– Обижаешь, гражданин начальник, посижу чуть-чуть и побегу. Сумку твою понесу, а тебя, прости, не смогу.
– Ничего, Кузьмич, не печалься, у нас с тобой все впереди.
Он посмотрел на нее внимательно и протяжно, так, что Катя смутилась и по привычке залилась краской:
– То есть я хотела сказать, что нам еще лететь и вообще… Да, как ты считаешь, ты – форс-мажор?
– Что???
– Ну можно ли тебя причислить к форс-мажорным обстоятельствам? Как землетрясение или цунами?
– Катя, ну прости! Я буду вести себя примерно. Что-то я и вправду перебрал… Со мной такого почти никогда не бывает… Хочешь, буду скромен и целомудрен. Целомудренен. Давай, я тебе за форс-мажор убытки возмещу. Пойдем с тобой сейчас в магазин, выберешь все, что захочешь…
– Доярков, ты что, вправду больной? Не нужно мне ничего. Я не корысти ради, мне за державу обидно. Да, я на всякий случай у тебя документы и ценности изъяла, так что ты пока неплатежеспособный. Имей это, пожалуйста, в виду. Так сказать, полковник Кудасов нищий, господа.
Поярков двумя руками охлопал грудь, проверяя карманы.
– Как это ты вытащила?
– Я известная клептоманка, сам знаешь, но по чужим карманам не лазаю. Оно само выпало, а я подобрала. Будешь себя хорошо вести – куплю мороженое. Остальное верну в Питере, по прилету на родную землю. А то ты опять начнешь шалить и куролесить. Вот домой вернешься, там хоть упейся, но без меня. И, пожалуйста, не спорь.
От напряжения мысли и резких движений голове его, вероятно, снова стало хуже. Он досадливо поморщился, держась руками за виски.
– Хочешь, кофе тебе принесу? Или водички холодной?
– Что, готова выступить сестрой милосердия? Погоди, Катя, я схожу умоюсь, а потом кофе.
Он встал, стал поправлять на себе одежду и вытащил из бокового кармана небольшой сверток в белом полиэтиленовом пакете. Протянул его Кате и попросил:
– Спрячь, пожалуйста. Это очень ценная вещь. Ценней денег и документов. Я никак не должен его потерять. Не имею права.
– Не контрабанда. случайно? Меня уже один раз из-за тебя чуть не арестовали. Ладно, давай сюда свой пакет и ступай мыться. Я тебя здесь ждать буду. Как Пенелопа.
Вернулся Поярков посвежевший, со влажными от воды волосами, но все равно угрюмый. Кряхтя, водрузил на плечо сумку и повел Катю в ближайшее кафе. Или она его повела.
Катя взяла себе к кофе еще кусок штруделя. Поярков же только пил кофе, на пирог смотрел с отвращением. Зато тоскливо косил взглядом на стойку с алкоголем. Но мужественно молчал. И правильно делал.
– Катя, а что ты делала в Йоханнесбурге? – вдруг задумчиво поинтересовался он.
– Ничего не делала, проездом оказалась. Вернее, пролетом. В Иоханессбурге я пролетала, как фанера над Парижем. Я в Кейптаун работать летала.
– Катя, кем ты работаешь?
– Врачом, – просто ответила Катя.
– Что, симпозиум какой-нибудь?
– Да нет, просто работала, – долго было объяснять и настроения не было.
– В Кейптауне своих врачей не хватает? – не отставал Доярков.
– Я, Кузьмич, не простой врач. Я, скорее, даже вообще не врач. Я – специалист по судовым системам. В Кейптауне пароход стоял, который мне нужно было посмотреть.
– Что-то я не понял… По пароходам и судовым системам обычно бывает механик, я так понимаю. Ты какой врач?
– Санитарный.
– Это СЭС, что ли?
– В некотором роде. Раньше работала в СЭС, только это давно по-другому называется. Теперь работаю сама по себе. У меня большой опыт.
– И пользуется спросом опыт?
– Пользуется. Смотри, допустим, ты решил купить себе автомобиль. Подержанный. Покупал?
– И не раз. Каких только не было.
– Сам покупал? Или просил кого-нибудь прежде посмотреть?
Поярков рассмеялся:
– Знаешь, первый раз покупал сам. Так потом намучался, что с тех пор больше самодеятельностью не занимался. Нанимал людей, которые подбирали. Я же не специалист.
– А я как раз специалист. Только я помогаю покупать не автомобили, а пароходы. Я смотрю, даю заключение, а ты уже потом торгуешься.