– Я найду лучшее применение вашей музыке. Я хочу порекомендовать ваше собрание духовных мелодий к публикации под таким названием: «Собрание церковной музыки бостонского Общества Генделя и Гайдна».
– Вы хотите издать все гимны, что я передал Обществу? – изумился Джэсон.
– Да. Но без имени. Дабы члены нашего Общества могли проявить беспристрастность в суждении. – В этот момент Джэсон увидел Дебору – она отъезжала в экипаже, запряженном парой. Джэсон устремил на директора вопрошающий взгляд.
– И что же, мне ничего не заплатят?
– Помилуйте! Если нам удастся продать это Собрание церковной музыки всем прихожанам наших трех церквей, вы сможете рассчитывать по меньшей мере на пятьсот долларов в год.
– Под чьим же именем выйдет Собрание?
– Под именем Общества. В конце концов, вы видный банковский служащий и не пожелаете, чтобы вас считали простым сочинителем.
В банке он всего-навсего кассир, но, возможно, в словах профессора есть доля правды, подумал Джэсон.
– Не стоит поддаваться чувствам, молодой человек. Если на Собрании будет стоять имя Общества, наши прихожане захотят его приобрести, но если там будет стоять ваше имя, то вряд ли найдутся покупатели. Вначале нужно себя утвердить.
– Должен ли Я держать это от всех в секрете, профессор?
Элиша Уитни улыбнулся:
– Не беспокойтесь. Отцу Деборы, господину Пикерингу, который является вице-президентом нашего Общества, известны предпринимаемые нами шаги. Весьма лестно иметь своим тестем столь достойного господина. Многие позавидуют открывающемуся перед вами будущему. Возможно, вам уготовано высокое положение.
Когда Джэсон подошел к особняку Пикерингов, сыпал снег и холод пронизывал до костей; но он колебался, не решаясь войти. Деборе не понять его страстного желания стать композитором, думал он, придется притворяться, что его увлечение музыкой не более чем простая забава. Однако сильное желание увидеть Дебору заставило его преодолеть сомнения, он стал подниматься по мраморной лестнице, вновь почувствовав себя смелым и полным решимости.
Дом Пикерингов был копией английских особняков, но Джэсону претили потуги господина Пикеринга подражать английскому стилю. Квинси Пикеринг, столь ценивший свое время, как ни удивительно, уже поджидал его в гостиной, словно они с дочерью заранее предвидели его визит.
В эту минуту Джэсон особенно остро ощутил крепость их родственных уз: отец и дочь представлялись ему двумя сторонами одной и той же медали. Дебора была высокой, темноволосой, прекрасно сложенной девушкой, но ее строгий белый воротничок и суровость, написанная на хорошеньком лице, придавали ей сходство с надменным сдержанным отцом.
Тонкие губы Квинси Пикеринга были, как обычно, крепко сжаты. Рот Пикеринга напоминал надежно запертый котелок, что полностью соответствовало натуре этого господина, поклоняющегося одним лишь деньгам. В остальном же Квинси Пикеринга можно было даже назвать красивым мужчиной классически прямой нос, крутой волевой подбородок, темно серые глаза, осуждающе смотревшие на Джэсона по всей видимости, он только что выговаривал дочери, но теперь молчал, выжидая пока заговорит Джэсон.
Джэсон не знал, с чего начать. Он вдруг вспомнил малообнадеживающие слова Пикеринга: «Будь на то моя воля, я бы навсегда запретил ввозить в Америку золото, серебро, драгоценные камни, шелка и бархат». Однако сам банкир весьма гордился дорогими тканями, которые он ввозил из Англии, и никто не мог соперничать с Деборой в обилии нарядов. А гостиная Пикеринга считалась одной из самых роскошных в Бостоне: отделанная прекрасными деревянными панелями, с великолепной хрустальной люстрой и обставленная мебелью по самой последней английской моде.
– Прошу извинить, я запоздал, – начал Джэсон, – но…
– Мы знаем, – прервал его Пикеринг, – у вас был деловой разговор с Элишей Уитни. Он мне сообщил.
Джэсон почувствовал, что отец и дочь недовольны его опозданием; Пикеринг стоял под портретом Генделя и как раз между бюстами Юлия Цезаря и герцога Веллингтонского, и кто знает, подумал Джэсон, может, его будущий тесть в качестве вице-президента Общества и оказывал ему поддержку, ничем не выдавая себя и сохраняя при этом внешнюю холодность.
– Я думал, вы обрадуетесь моим приятным новостям. Это для меня большая честь, не так ли? – продолжал Джэсон.
– Но вовсе не оправдание, чтобы откладывать нашу встречу, – упрекнула Дебора.
– Никогда не предполагал, что вы столь увлекаетесь музыкой, – заметил Пикеринг.
– Меня готовили к музыкальной карьере, сэр. Мой отец был музыкантом и одновременно школьным учителем, я же посещал школу пения, отец обучал меня игре на фортепьяно и на клавесине, а также давал мне уроки композиции.
– Я знаю о ваших исполнительских способностях, – сказал банкир. – Однако Дебора никогда не говорила мне, что вы еще и сочиняете музыку.
– Но, отец, вы ведь считаете, что не следует доверять служащему, который увлекается музыкой.
– В Бостоне музыка не в чести.
– Однако вы, сэр, являетесь вице-президентом Общества Генделя и Гайдна.
– Это лишь одна из многих почестей, которой меня удостоили. А кроме того Обществу нужен человек с практической сметкой, который умел бы держать в порядке счета.
Помимо всего прочего, подумал Джэсон, это дело еще приносит вам и немалую выгоду. Значит, его сочинительство не такая уж никчемная вещь. И тут неожиданно Пикеринг резко сказал:
– Дебора, тебе следует разорвать свою помолвку.
– Отец, но мы с Джэсоном любим друг друга!
– Это началось тогда, когда он обучал тебя игре на фортепьяно? Какая чепуха! Ты просто не знала куда деваться от безделья.
Никогда еще Дебора не казалась Джэсону такой красивой, как в этот миг, и ободренный ее категоричным утверждением, он исполнился к ней особой нежностью.
– Я уверена, Джэсон отлично сознает, что нельзя совмещать службу с увлечением музыкой.
– В банке я всего-навсего кассир, дорогая Дебора.
– Можно достичь гораздо большего, если взяться за ум. Это уже несправедливо, подумал Джэсон. Не нужно считать его дураком. Он вовсе не нуждается в напоминании о том, что ее отец при желании может повысить его в должности, либо взять да уволить.
– Отец, Джэсон понимает, что одной музыкой не проживешь.
– Боюсь, что он с тобой не согласен. Когда я начинал свою карьеру – между прочим, как мальчик на побегушках, а не кассир, – я так не разбрасывался. Ни за что бы мне не стать владельцем банка и его директором, посвяти я себя еще и другим занятиям, а особенно таким никчемным.
– Джэсон будет вести себя разумно, отец. Он знает, в чем состоят его обязанности.
Дебора взяла Джэсона за руку, но в жесте этом не чувствовалось нежности. Она любила притворяться хрупким беззащитным созданием, ранимым словно бабочка, а на самом деле обладала хищными коготками и гордым, надменным характером. Порой Джэсон недоумевал, что она в нем нашли?
Такой же вопрос не раз тревожил и ее. Она легко читала его мысли; в этом заключался одни из секретов их взаимной привязанности, хотя порой, когда они начинали выискивать друг у друга всякие недостатки, узы эти становились обременительными для обоих.
Возможно, его обаяние заключалось в привлекательной наружности, говорила она себе. Правда, Джэсон невысокого роста, но его гладкая кожа, светлые волосы, выразительное лицо, приятный тембр голоса и голубые глаза – таких живых и веселых глаз не было ни у кого другого – имели над ней какую то необъяснимую власть, они будили чувственность. Случались моменты, когда ей страстно хотелось отдаться ему душой и телом. Ей нравилось и то, что он не курил табак и не пил виски – разве не редкость для мужчины? У него красивая походка, хорошая осанка и, В придачу, он прекрасный танцор. Но особенно ей нравились его губы, не тонкие и поджатые, как у отца, а полные, яркие, чувственные. И поскольку она была богата и девица на выданье – ей исполнилось двадцать два, а Джэсону двадцать три, и он был ей небезразличен и подавал надежды, то почему бы не выйти за него замуж? Дебора не сомневалась, что в их браке будет верховодить она, но при этом с волнением думала о том, сколько радости и неизведанного счастья сулит ей его любовь. Лишь одно ее тревожило – любит ли он ее. Квинси Пикеринг полагал, что главной функцией супружеской жизни является продолжение рода, Дебору уже начало тяготить ее целомудрие, а расстаться с ним девушке ее круга и воспитания можно было лишь путем замужества.